– Да я это, я! – продолжал улыбаться гадкий старикашка. – Твой папа!
«Папа» хотел было встать с кресла, но сил не рассчитал и упал в него снова. Хитрая мебелина, будто в насмешку, принялась раскачивать его, как на каком-нибудь детском аттракционе. На Веру накатывали все более и более густые испарения его давно не мытого тела и гнилого рта.
– Господи! Отец… – ужаснулась Вера и брезгливо отодвинулась. – Почему ты такой… грязный?
– Потому что без женского призору, – охотно отозвался Николай Петрович.
– По-моему, тебе «призору» хватало, насколько я помню.
– Так это когда бы-ы-ыло… – жалобно прогундосил он. – Когда я еще молодой был. А потом бабенции такие пошли, что за ними самими такой глаз нужен был…
– В каком смысле?
– А в таком, что все норовили что-нибудь у меня стянуть… Слямзить… так сказать… Не поверишь, всю твою мебель растащили! По гвоздикам и щепочкам!
Вера представила себе, каковы должны быть «бабенции», чтобы растащить складированную в одиннадцатиметровой комнате югославскую «жилую комнату», и еще раз брезгливо передернула плечами. Пожалуй, не стоит его ни о чем расспрашивать. Лучше поскорее турнуть «папу» из квартиры, а то ее потом не отмоешь. Кресло, похоже, придется выбрасывать. Жаль, конечно, но сесть в него она больше никогда не сможет.
– Ну ладно, отец, повидались, пора и честь знать! – строго сказала Вера и показала спиннингом в сторону двери.
– Чё говоришь? – с интонациями божественной Фаины Раневской пророкотал «папенька» и ковшиком приложил заскорузлую ладонь к уху, будто еще и плоховато слышал.
– Отец! Хорош мне тут косить под престарелого и убогого! Тебе же еще и шестидесяти пяти нет! – возмутилась Вера.
– Шестьдесят шесть мне, дочура, шестьдесят шесть… Вот, видишь, дожил, значит…
– Да в шестьдесят шесть мужики еще вовсю вкалывают и на пенсию их не выгнать, а ты что? В кого превратился? – Кончиком спиннинга Вера с отвращением поддела воротник замызганного плаща неопределенного цвета.
– А я, Вероничка, есть оскорбленный и униженный… за доброту свою. Помнишь классику-то?
– Ну и кем же ты униженный? – поинтересовалась Вера.
– Подлым и вероломным женским полом, дочура, то есть, проще сказать, женщинами.
– Ну и чего ты от меня хочешь?
– А я, доча, буду у тебя жить! Не выгонишь же ты родного папу?
– То есть… как это жить? – Вера задохнулась уже не столько от вони, сколько от возмущения. – У тебя же двухкомнатная квартира!
– Была, Вероничка, квартира, не спорю… Была, да вся вышла… – объяснил папа и тяжко вздохнул.
– Как это «вышла»?
– Говорю же, доча, мир оказался полон вероломными и неблагодарными женщинами, которые в ответ на мою любовь взяли и лишили меня собственной моей жилплощади.