Неожиданно в голове Благуши словно что-то щёлкнуло, и перед глазами словно наяву всплыли рукописные строки: «Ухмыл – „усы узлом“, коренастый, широкоплечий, на левой щеке шрам от виска до подбородка, прилично играет на балабойке…»
– Да это же… – Благуша отпрянул и плюхнулся обратно на лежак, чуть не задохнувшись от неожиданного открытия. Спохватившись, понизил голос до едва слышного шёпота: – Да это же бандюк, оторви и выбрось! Я же его рожу на вантедной доске видал, на Станции. Точно бандюк, ухо на отсечение даю! Среди бела дня уже шастать начали, оторвы этакие…
Минута протянула над столиком руку, и её изящный указательный пальчик, оказавшись на губах Благуши, заставил его умолкнуть. Честно говоря, от подобного прикосновения ему даже стало приятно.
– Значит, так, – сразу посерьёзнев, деловито сказала Минута. – Ты сейчас пройдёшь к вагонному смотрителю и сообщишь ему о бандюках, ежели он ещё не знает…
Благуша дёрнулся, пытаясь что-то сказать, но Минута прижала пальчик крепче и укоризненно покачала головой.
– Не перебивай, вчера ты показался мне человеком воспитанным. Слушай внимательно и запоминай. Тут вся ватага Рыжих с той самой вантедной доски, которую ты видел на Станции, влезли на последнем полустанке. До храмовника осталось всего четыре часа, и Махина будет идти без остановок – полное раздолье для грабежа и бесчинства. Должен же смотритель что-нибудь придумать, например сторожей с грузовозов собрать да повязать этих ватажников. Плохо всем придётся, ежели их не остановить… Как пойдёшь, постарайся не привлекать лишнего внимания, просто иди, как будто за кипятком. Ежели смотрителя не окажется на месте – может, повязали уже, – пройди в следующий вагон… Нет, не то. – Минута досадливо поджала губки, нахмурилась. Затем убрала палец и задумчиво подпёрла обеими руками подбородок, уставив локти в стол. – Вот что – двигай-ка ты сразу к махинисту, предупреди его и оставайся с ним. А я чуть позже приду к вам, вдвоём идти – слишком заметно. Я постучусь так. – И она пробарабанила своим пальчиком по ладони слава условный стук.
Благуша аж залюбовался ею. Строгая Минута выглядела сейчас старше своих лет и в то же время казалась ещё более привлекательной, даже желанной: А глаза… прямо беда зелёная… Спохватившись, он мысленно выругался, снова напомнив себе про Милку и испытывая неловкость, словно только что чуть не изменил своей суженой.
– Так, может, сначала ты и пойдёшь? – озаботился Благуша. – А то не ровен час начнётся грабёж, а я уйду…
– Нет, сначала ты. – Минута улыбнулась прежней ласковой улыбкой, от которой у слава против воли потеплело на душе и появилось желание расшибиться в лепёшку, но просьбу её выполнить, даже если это будет стоить ему жизни. – А я за ними пока присмотрю здесь. Да и задержать сумею, ежели за тобой увяжутся, у девиц есть много разных способов, чтобы привлечь внимание мужчин… Да, вот ещё что, – украдкой глянув в сторону соседней каморы напротив, где по-прежнему, укрывшись одеялами с головой, дрыхли манги (рыбий мусор со столика был уже убран, а бутыль аккуратно поставлена на пол – в отличие от слава манги уже просыпались), она расстегнула свой шерстяной плащик и достала оттуда плотный квадратный свёрток величиной с ладонь. Затем низко пригнулась, нажала на какую-то планку понизу лежака, и удивлённый слав увидел, как там открылось потайное отверстие размером чуть шире свёртка. Минута ловко опустила пакет в тайник и тут же его закрыла. Снова скамья стала обычной – если бы Благуша не видел собственными глазами, в жизни бы о тайнике не догадался. Чудеса, да и только!