То же самое относилось и к завязыванию галстука, уж сколько Надежда тренировалась — ну не получался красивый узел, и все тут! Хорошо, что муж сам умел правильно завязывать галстуки, он многое умел сам.
Надежда сбросила вниз концы веревки и позвала:
— Ну, Алка, давай, берись за веревку и лезь ко мне!
— Прекрати надо мной издеваться!
Я тебе ясно сказала — и пытаться не буду! Уж лучше умру здесь от голода.
Оставалось последнее средство.
— Значит, ты не хочешь увидеть больше своего дорогого Петюнчика, — самым своим вредным голосом произнесла Надежда. — Может быть, именно сейчас он лежит где-то, умирая от жажды, и ждет помощи…
С жутким криком, какой издают каратисты на соревнованиях, и с таким же неимоверным напряжением сил, вцепившись в веревки и упираясь в выступы стены, Алка взлетела? вскарабкалась? взгромоздилась? — непонятно что она сделала, но действительно оказалась рядом с Надеждой в узком лазе наверху стены, полностью заткнув его собой. Тут же она издала вопль торжества:
— Надя! Я тоже это сделала! Ты видела? Ой, а как же я тут пролезу, здесь так узко?
Надежда последовательно ответила на оба ее вопроса:
— Молодец! Я всегда в тебя верила!
Уж как-нибудь проползешь, главное — не шуми, а то на нас потолок обвалится, — и тут же скорее поползла вперед, чтобы не дать Алке опомниться и снова впасть в депрессию по поводу своих габаритов и несоразмерности их с шириной лаза.
Алка ползла сзади, натужно кряхтя и расшатывая свод наиболее выдающейся частью своей фигуры. Ползти ей было так тяжело, что совершенно не оставалось сил на ворчание, и Надежда наслаждалась тишиной, если можно применить слово «наслаждение» к человеку, ползущему по-пластунски по каменному лазу в средневековом замке.
Вдруг где-то впереди забрезжил слабый свет и послышались голоса. Надежда зашипела назад, туда, где со стоном и оханьем протискивалась многострадальная Алка:
— Тише! Замри, дай послушать!
Алка, разумеется, стала громко переспрашивать и вообще зашумела гораздо больше прежнего. Надежда обреченно вздохнула и стала дожидаться, когда шум стихнет естественным образом. Вслушавшись в доносящиеся спереди голоса, она смогла только различить, что один из них был женский, а два других вроде бы мужские, но разобрать не удалось ни слова.
Надежда подползла поближе. Лаз расширился и пошел под уклон. Голоса стали слышнее. Агрессивный женский голос нападал, два других по очереди оправдывались, подобравшись поближе, Надежда различила слова:
—..стоило его сюда тащить! — Женский; обвиняющий.
— Но кто же знал! — Мужской, низкий, — Да это вообще была твоя идея! Возьмем его по-тихому, привезем сюда, пугнем — он нам все и покажет, где эта чертова Библия! — передразнил мужской высокий голос.