Нужно было добиться, разыскать Светлану. Ведь хотела. Почему не выяснила все на другой же день?
Контрольная работа была, потом кружок… Нужно было успеть. Да… А теперь нужно идти к Ивану Ивановичу, он сказал: «Зайди ко мне потом, поговорим…» Лида чувствовала, что разговор будет неприятный. Не сразу вошла, пострадала немножко перед дверью кабинета, потом постучала:
— Иван Иванович, можно к вам?
Да, много разговоров было в этот день — и неприятных и приятных.
Когда Светлана вернулась в детский дом, к ней подошла шестиклассница Алла Нежданова. Посмотрела с суровым осуждением и спросила — почти теми же словами, которыми кончил разговор Иван Иванович, только более строгим тоном:
— И тебе не стыдно?
Чуточку смягчившись, Алла пояснила, почему Светлане должно быть стыдно:
— Ты не должна убегать от нас. Помни, что ты — наша сестренка.
Елена Михайловна, вожатая, упрекнула огорченно:
— Ничего никому не сказала! Светлана, значит, мы с тобой еще не друзья?
А Юра Самсонов и его приятель Витя Чижов отозвали Светлану к себе в комнату и прикрыли дверь.
— Света, мы завтра после уроков подойдем к вашей школе. Ты покажи нам девочек, которые тебя обидели. Мы с ними потолкуем!
Так как у Юры при этом были сжаты кулаки, Светлана ответила, улыбнувшись:
— Пожалуй, лучше не показывать: я боюсь, что от девочек ничего не останется после такого разговора!
— Не беспокойся, — ответил Юра, небрежно засовывая руки в карманы. — Я никогда не дерусь с девочками. Побеседуем, и этого будет достаточно, чтобы вправить им мозги!
А Витя Чижов изрек с философским видом:
— Попадаются еще у нас несознательные люди! В особенности среди женщин!
Светлана сейчас же обиделась за женщин. Кроме того, ей было смешно, что Люсю и Нюру назвали женщинами. И еще… тепло стало от этих мальчишеских угроз.
Разумеется, Светлана отговорила ребят приходить завтра к девочкам в школу. Но было приятно сознавать, что на случай нужды есть у нее заступники, старшие братья, с такими вот солидными кулачищами.
И, наконец, последний разговор был вечером, в кабинете Натальи Николаевны. Хорошо, что он был последним, что можно было прямо из кабинета идти в спальню, где уже темно, — потому что все, что накопилось на сердце за эти три дня, вылилось солеными и в то же время сладкими слезами.