Он вернул ее к прежней теме разговора:
— Ты не рассказала мне, как же это случилось.
Она чуть не подавилась сухим пирожным, от которого машинально откусила кусок.
— Все получилось из-за мамы. Ты ведь знаешь, какая она всегда была… никакой экономии, никакой бережливости, ни малейшего представления о стоимости денег. Когда она уезжала в санатории и на курорты, мы считали, что у нее есть свои средства, какой-то небольшой капитал, о котором она нам не говорила. И представь себе, мой дорогой, все это оказалось не так. Ровно год назад мы неожиданно выяснили, что она попала в лапы ростовщиков — двух отвратительных типов из Сити, которые однажды явились к нам и стали угрожать отцу судебным преследованием, если он не заплатит маминых долгов. Понимаешь… — Каролина запнулась. — Последние несколько лет мама… мама подписала довольно много векселей на солидную сумму.
— Сколько же это составило?
— Почти десять тысяч фунтов. Конечно, — поспешила пояснить Каролина, — на руки она получила гораздо меньше, но проценты оказались такие неслыханные, что в результате долг ее вылился в эту сумму. Это было самое настоящее вымогательство, шантаж, если угодно, но отец решил уплатить, чтобы его не таскали по судам, так как против мамы, конечно, был бы возбужден процесс. «Лучше с честью разориться, — сказал он, — чем вынести еще и этот позор…»
— В дополнение к тому, которым я покрыл его, — мягко докончил за нее Стефен.
Она отвернулась и некоторое время смотрела печальным и в то же время осуждающим взглядом на панораму печных труб, расплывавшуюся за неровным оконным стеклом.
— А разве Хьюберт ничем не мог помочь? Или Джофри?
Она отрицательно покачала головой.
— Им самим нелегко приходится. Хьюберта совсем замучили налоги и высокие ставки, которые он был вынужден установить рабочим. Фруктовый сад не дает больше никакой прибыли. А Джофри, насколько мне известно, заложил Броутон. — Помолчав немного, она добавила: — Мы вообще почти не видим их.
— М-да! — сказал он наконец. — Мама, конечно, пожила в свое удовольствие. И я в известном смысле всегда восторгался ею; делала все, что хотела. А где она сейчас?
Каролина выпрямилась, затем сдавленным голосом, с видом человека, вынужденного открыть последнюю мучительную тайну, сказала:
— В частной психиатрической клинике в Дулвиче.
Стефен с минуту смотрел на нее удивленными глазами, затем громко расхохотался. Каролина побелела: пораженная и расстроенная, она глядела на него, не в силах слова вымолвить от возмущения. Господи боже, что с ним такое, как он может так постыдно вести себя? Она вспомнила слова Клэр, которая в одной из своих долгих бесед с нею, пытаясь оправдать Стефена, сказала, что все художники — люди крайне неуравновешенные. Неужели он тоже не вполне нормален? Она в тревоге нагнулась к нему и потрясла его за плечо.