— Ну и что?
— Гайдук чумовой. Он же с югов, молдованин. Ходку за спиной имеет, сидел за гоп-стоп, мнит себя вором, хотя сявка полная. Короче, может отважиться на вылазку. Одна-то рука у него работает еще.
— Чихал. Полезет — перешибу ногу и проколупаю голову. У тебя все?
— Нет, не все. Я тебе еще кое-чего хочу сказать. Ты отсюда свалишь вскорости, а узнать должен. Да только потише надо.
«Так-то бы оно разговором развлечься и в жилу, да сдается, от Панасовых бесед еще шустрее в сон потянет», — подумал Сергей. Но тем не менее кивнул. Панас придвинулся, толкнув на Сергея волну теплого камерного смрада. Захрипел прямо в ухо и от скрежета его туберкулезных легких Шрама передернуло.
— Короче, крытка эта, она и не черная и не красная. Потому как СИЗО, а не зона, и химичить тут удобней.
— Ты чего, Панас, ликбез мне устраиваешь?
— Погоди, Шрам, — в сипе Панаса зазвучала сталь. Вышло — не сказал, а приказал.
«Ого, — подумалось Сергею, — а мы и не такие уж мертвые». Панас лежал, приподнявшись на локтях, нервно катал пальцами бумажный шарик. Похоже было, что бывший солагерник Шрама до конца дня взвешивал-прикидывал, набирался смелости и наконец решился засветить нечто, на его взгляд, важное. Ну, послушаем.
— Помнишь такого Клима Сибирского? Он здесь в «Углах» загнулся месяц тому назад.
— Да, в курсах. От сердца, кажись.
— То-то и дело, что «кажись». Думаю, замочили Клима. Втихую сподлянидли, без сходняка и разбора. Сбеспредельничали, короче.
— Откуда звон? — «Призраки Панасу по углам мерещаться. С крышей раздружился», — поставил диагноз Сергей. Жить в парной бане не сахарно. Вон — повернешься, пошевелишь граблей, и пот начинает сочиться как березовый сок из березы. А какой пот на мозги натек у Панаса за полгода?!
— А ты знаешь реальную историю сигарет «Кент»? — бубнил через два ряда уже второй голос, — Был в законе такой Витя Маляев годах эдак в пятидесятых. Под Владиком однажды чалился. А сам родом из тех краев, и захотелось ему красивую жизнь хоть одним глазком посмотреть. И вот скипнул он с зоны, только лыжи наладил не в европейскую часть нашей необъятной родины, а на Аляску…
— И кто, по-твоему, на самого Клима поднялся? — смачно зевнул Шрам. — И, главое, за что?
Можно, конечно, было добавить, что уж на кого-кого, а на Клима в своем уме никто бы руку не поднял. Клима Сибирского признавали все деловые от Дальнего Востока до северных краев, как кубинские коммунисты Карла Маркса. Считалось почетным добиться приглашения Клима разбирать по понятиям спорящие стороны. Таких уважаемых «закоников» в стране осталось после смерти Сибирского человека два, не более.