— Сохни, босота! — призвал Ильяс.
Сухарчик поспешно вырубил музон.
— Я знаю как живем! Бум менять дубаки на водяра. Один дубак — один ящик пойла.
— Точно, Ильяс! Умно! — загалдели в дежурке. — Хоть на что-то сгодится мусор.
— Ну, если удолбали говорилка… — татарин запрыгнул на стол, пододвинул к себе телефонный аппарат.
— Гляди, Ильяс, — рядом засуетился шнырь, — тут под стеклом все номера записаны. Пожарка. Сантехники. Электрики. Бухгалтерия. Гляди, Ильяс, кумовской номерюга! Начальнику звони!
Рука с наколотым минаретом подняла трубку телефона внутренней связи.
— Гудит, шайтан…
— Кто звонит?
Уф! Сейчас бы коньяку стакан, да не хватало только потом, объясняясь со всеми мордами, что нагрянут, дышать на них коньячным выхлопом.
Зеки начали шантажировать заложниками. Водки им на халяву! Как мелко. Стоило ли ради этого бунтовать.
— Передайте, что мы обсудим их предложение.
Холмогоров повесил трубку. Нет, дольше тянуть нельзя, Надо докладывать наверх и будь что будет…
Толстые арматурные прутья не пущали. О них билась, как волна о дамбу, женская плоть. Любому шторму свойственно когда-нибудь улечься — затухала и ярость бабьего бунта.
По эту стороны решетчатой дамбы вертухай шептал в рацию:
— Нормально, перекрыто. Держим. Хотят кого-то из начальства для переговоров.
По ту сторону преграды закончились угрозы расправы над заложниками, если тут же не отопрут. Убедившись, что не отопрут, бабы согласились дождаться прихода ответственных лиц. В ожидании прихода настроение женской гущи менялось на игривое.
— Эй, мальчик, иди сюда, пощупай, разрешаю!
— Просовывай, красавчик, я ухвачу! Или у тебя из палок только дубинка резиновая?
— Так пусть хоть ее кинет!
Нежный пол одет кое-как. Блузы расстегнуты, у некоторых дамочек так и вовсе в скатанном виде перекинуты через плечо. Юбки завязаны спереди узлом. Кто-то в одних трусиках. Кто-то в одних тапочках, только на голове полотенце под чалму.
— Пускай на меня посмотрит! Ты таких не видел! А не лапал точно. — К решетке пробилась гренадерского роста бабища, распахнула кофту и наружу радостно выскочили две розовые груди, похожие на регбийные мячи. Баба сжала свои буфера, приподняла, отпустила, повела плечами, бурно всколыхнув урожайные нивы.
Вертухаев на стреме было двое. Оба переживали странную мешанину чувств: и смешно, и зло, и нервно, и пикантно, и не до того, и даже кого-то или чего-то жалко.
Задорная молодка выбралась в первый ряд:
— Покажи, красавчик, а? Забыла, как выглядит!
— Он переживает, что не понравится.
— А мне любой годится. Я любой обработаю. Ну-ка, разойдись, девки, я наклонюсь. Не устоит. — Молодка распихала сеструх, высвобождая место. Как и обещала, наклонилась, задрала юбку.