— Вася! Баланюк я! Быстрее!
Отошла заслонка, открывая зарешеченное и застекленное оконце.
— Мы перекрылись, Петя!
— Рехнулся! Они вот-вот вломятся в коридор, сидят на пятках, нас разорвут! Козел!!! — Баланюк выорал переполнявшие его злость и страх.
Как велели, Баланюк едва не квасил рубильник об окошко, чтоб не разглядели, кто стоит у него за спиной. Отсвечивает форма и кайфово.
— Разорвут! Рехнулся! Подохнем! Перережут! — с перепугу Баланюк был очень натурален в своем надрыве. — Спасай, Васька-сука! Замочат нас!
— Только быстро, Петя, бегом! — рожа скипнула из окошка, затем клацнуло, звякнуло.
Выдра приготовился наставлять «Макаров» из хлебного мякиша.
Дверь поехала внутрь.
Опять сработало. На этот раз отпирают корпусную дверь. Прочие коридорные решетки и двери уже пройдены. Они уверенно и быстро движутся вперед. Это заводит круче наркоты…
В коридорах обнимались. Бесцельно, но много перемещались. Царапали на стенах «Менты — козлы», «Болт вам в сраку», «Зенит — чемпион» и другое. Кто-то швырял отломок железной трубы в коридорную лампу, промахивался или трубу принимала на себя оплетка, но метание груза не обрыдало. Кто-то продожал, расхаживая меж братвы, лупасить по миске.
Последнего попкаря пинками и шмазями затолкали в хату.
— Теперя ментовская хата будет!
— Опоганили место.
— Давай мусоров размажем? Или давай их опустим!
— Тебе же сказано, нельзя! Ильяс не велел. А тебе чего так под вышак охота?
— Всем вышак не впаяют.
Злая, распаленная, прибабахнутая успехом орава вернулась со стороны выхода на лестницу.
— Заперли на этаже!
— Нехай! Этаж наш.
— Братва, потом срока наварят!
— Глохни, шавка легавая! К мусорам кину!
Оттуда, откуда вернулась с прогулки камера номер сорок пять, откуда все и началось, прибежал посланный Ильясом запыхавшийся шнырь.
— Замуровали… там… заперли…
Кто-то открыл кормушку «мусорской» хаты и орал в нее:
— Не спать! Лечь-встать! К стене! За баландой — с-стройсь!
А в дежурке перерывали по новому кругу ящики, шкафчики, простукивали стены. Копались в трухе и пружинах, искромсав диванную обшивку. Найденную в дежурке бутылку водки опустошили за пять секунд или за десять глотков, поделив на десять зажаждавшихся глоток. Больше фуфырей вертухаи здесь не хранили. Как и иной дури.
Сухарчик с приемником в руках стоял в центре вертухайской комнаты. Приемник, выведенный на полную, ударно зажигал:
Надоело нам на дело свои перышки таскать.
Мамы, папы, прячьте девок, мы идем любовь искать.
Надоело нам волыны маслом мазать день-деньской,
Отпусти маманя сына, сын сегодня холостой.
Никем не принуждаемый к тому Сухарчик отплясывал на вертухайском хламе, раскиданном на полу, нечто народное, с притопами. Доламывались под его ногами сорванные стенды с кривыми ужасов показателей, шуршали плакаты, хрустнули чьи-то солнцезащитные очки, раскрошилась доминошная коробка.