И вдруг все стало наоборот: вот она здесь, перед тобой, эта Равнина, теперь куда ни посмотри, куда ни побеги, везде только она и она. И над нею Луна — точно такая же, как и над Лесом. А вот где теперь сам он, этот Лес, того и не представить, так он теперь от него далеко. Так как же теперь быть?! Рыжий тяжело вздохнул и открыл глаза.
Лягаш, смотревший прямо на него, опять заговорил:
— Да, это верно: мир, в котором мы живем, очень велик. Но что в этом плохого? И что плохого в том, что твоя разлюбезная Луна светит везде, то есть не только над Лесом, но и над Равниной? И вообще над всей Землей, которая, кстати, неизмеримо больше и Леса и Равнины вместе взятых. И разве это унизительно — быть южаком? Вот твой отец… Да, твой родной отец! Ты слышишь меня, Рыжий?
Рыжий лежал, уткнувшись головою в лапы. Лягаш молчал, не торопил его с ответом. Дул слабый южный ветер. Чадил костер… Вдруг Рыжий сел, спросил:
— А мой отец… ты разве знал его?
Вместо того чтобы сразу ответить, Лягаш взял прут и стал шевелить им уголья в костре. Огонь, набравшись сил, взметнулся выше. Только тогда Лягаш отбросил прут и, посмотрев на Рыжего, сказал:
— А вот тебе еще одна история. Про Зоркого, про моего приятеля. Он жил… примерно там же, где и я. Но только я жил на Бугре, а он жил возле заставы. Мать его, Старая Гры, варила травы, знала заклинания. И то ли из-за этих самых трав, а то ли просто так, уж таким он уродился, не знаю, но уже к трем годам Зоркий был в такой силе, что мог запросто свалить любого. И сразу слава про него пошла. Может быть, это и не самая почетная слава, но все-таки пошла! А что еще?! Все хорошо! Князь как узнал про Зоркого, про его подвиги да молодечество, так сразу пригласил его к себе в дружину. И там, у князя, мы с ним и встретились. И вскоре подружились. Служили, воевали. Воевать — это, значит, ходить в набег. А князь — это у нас как у вас вожак. Нет, не совсем так. Князь — это вожак над вожаками. На Равнине много вожаков, еще больше, чем в Лесу, а наш князь всеми ими заправляет. Кто из вожаков ему перечит, с тем он сразу воюет. То есть отправляет на него в набег своих дружинников, по-вашему — догонщиков. Такой набег мы называем походом. А бывают походы и в Лес. И вот мы, я и Зоркий, и вся остальная наша дружина, воевали, ходили в походы. И как-то раз, после одного такого похода, когда мы уходили из Леса… Да, из Лесу, конечно, из вашего. Так вот тогда он мне вдруг и сказал: «А я останусь здесь». «Как? — удивился я. — Зачем?». — «Так, — сказал он. — Я так хочу. Построю здесь себе логово, женюсь, приму Лесной Закон. Ведь я похож на рыка, правда?». — «Ар-р! — сказал я. — Ходить на четырех, как свин, и жить в норе, как крот. Да ты в своем уме?». — «В своем, — ответил он. — Ум в голове, а не в стопах, и потому на двух ли я хожу, на четырех ли, уму это без разницы. Ведь ему главное, куда я на этих двух или на четырех собрался. И, может быть, ему еще главней, не куда, а к кому!». А я спросил: «А у тебя уже есть, к кому?». — «Да, — сказал он. — Уже есть. Я ей помог бежать из-под облавы». — «Где это было? — спросил я. — Как? И когда?» А он в ответ на это только засмеялся и головою замотал — мол, ни за что не скажу! Я тогда тоже засмеялся. Ведь тогда я подумал, что он шутит, ведь все это было сказано мне на пиру. Пир — это… Ну, ты знаешь, что такое пир. Пир, он везде одинаковый пир. А вот после пира… Да, сразу, той же самой ночью, мой лучший друг Зоркий исчез! И я тогда, стыдно теперь признаться… Да что там я — мы тогда все, вся наша дружина, так и не взяли его след. Так и ушли тогда ни с чем. После много было разговоров об этом, князь о Зорком кручинился. Ну а потом время прошло, князь про него забыл. И другие забыли. Но только не я! Мы же с ним были лучшими друзьями! Вот поэтому я с той поры каждый год все возвращался в ваш Лес, искал его там. И не находил. Правда, на этот раз, теперь…