Кий склеивается из брусков-клиньев. Дерево должно быть выдержанным, сухим, звонким, как фарфор. Брусочки складываются под конус, вилочкой, склеиваются, выдерживаются под давлением, а уж затем вручную обрабатываются, полируются, отцентровываются. Классический, элитный кий должен быть равен весу трех шаров. Делается он из мореного дуба, черного, эбенового или красного дерева, палисандра, лаосского лима, мирбау и кантоса. Лучшие кии были у мастера Чемоданова, он делал кии для Кремля, для Сталина сделал пару бильярдных столов (один с Дальней дачи увезли после смерти вождя в Грузию, где он и пропал бесследно), делал кии для маршала Малиновского, тот был лучшим игроком среди кремлевских обитателей, недурно играли чемодановскими киями и Ворошилов с Коневым… А Буденный даже предисловия писал к статьям о бильярде, считал, что это очень хороший спорт для красных командиров, и в шутку говаривал: «Бильярд — это вам не шахматы, — тут думать надо!»
Дорогие сорта дерева используют вовсе не для красоты — кий должен обладать особой амортизацией, особенно его ударный конец, который делается обычно из канадского клена или граба. Но где же достать все это экзотическое дерево? Однако, как известно, голь на выдумки хитра. В одном месте раздобыл несколько паркетин из красного дерева, в комиссионке увидел старинное трюмо, инкрустированное палисандром, выкупил, палисандровые детали на обычные заменил, а те пустил на кий. Гриф от старого контрабаса увидел на свалке — а это черное дерево, — сюда его! Через некоторое время у него образовалось не один, а целых три кия. В старину про таких говорили: настоящий мужик, топором мыслит. Два кия, которые похуже, продал, а третий, самый удачный, разборный, хорошо отцентрованный, себе оставил. Хоть и предлагали за него хорошие деньги — пятьсот баксов, между прочим, почти как за чемодановский. Кий весил 725 граммов, ровно по весу трех шаров! Конищев уж даже подумывать стал: а не заняться ли, грешным делом, изготовлением киев. Выгодное дело. Но уж больно хлопотное. Хотя, казалось бы, что тут такого особенного — просто ровная, отполированная палка!
Но как-то ему приснился сон, где он опять видел площадь-майдан, и посреди площади несколько ровных, чисто оструганных и хорошо отполированных сосновых колов, острия которых покорно полировали наждачкой несколько оборванных рабов, и увидел своих товарищей, бледных и оцепенелых, и охранников, тоже растерянных, но хорохорящихся, особенно тот, который с родинкой меж бровей, и себя самого, сжавшегося и уменьшившегося от ужаса увидел; а потом увидел на колу борттехника Володю Гуча, кричащего и сучащего ногами, и после этого все стало казаться нереальным, недействительным и как бы в кино, как бы со стороны, а потом и сам почувствовал, как подхватывают под руки и со смешком говорят: «Тебе, командир, мы дадим возможность пожить подольше и увидеть смерть всех своих подчиненных, тебе мы кол не сильно заострили, ты дольше всех проживешь, может, дня два, а может, и три, они же умрут скоро, и ты увидишь их смерть», — и тебя взгромождают на кол, стоящий отдельно, поодаль от остальных, лицом к ребятам, и после страшной боли ты видишь себя сучащего ногами, как бы сверху видишь и со стороны, и мелькает мысль: что, уже все? душа уже отлетела? — так думаешь ты с облегчением и благодарностью за столь краткие мучения. Но лишь только мелькает такая счастливая мысль, как ты видишь все уже натурально, словно бы совершенно трезвыми глазами. Странно, но тебе теперь совсем и не больно, лишь очень жарко, и уже ничего не чувствуешь, ничего не ощущаешь, кроме головы, которая живет как бы сама по себе, сама одна как бы и живет и еще способна думать! Сколько там осталось? Тот, с бородавкой, сказал, что около двух суток? О Боже, бездна времени, пропасть мучений! И в тебе помимо воли, тоже как бы само собой, звучит молитва: