Теперь для Малыш Луи началась роскошная жизнь.
Такой он ее, по крайней мере, представлял, когда из окна столярной мастерской следил за компанией «марсельцев», которые целые дни проводили за столиками бара, и завидовал их холеным рукам и изящной обуви.
С его рук давно уже сошли мозоли, и не нужно было тереть их пемзой. А не далее как вчера он первый раз в жизни даже сделал себе маникюр в самой фешенебельной парикмахерской на площади Альберта I.
И теперь сквозь полуопущенные густые ресницы он разглядывал свои пальцы, ногти, покрытые розовым лаком, настороженно прислушиваясь к каждому звуку в доме.
Он валялся в постели до полудня не столько от лени, сколько из принципа, как бы беря реванш за те годы, когда должен был вставать с петухами по сверлившему уши звонку будильника.
Газеты лежали рядом. Констанс принесла ему в постель кофе и дала закурить, потом приоткрыла жалюзи, совсем немножко, ровно настолько, чтобы в комнату мог проникнуть и коснуться его постели косой луч света, совсем тоненький, такой, какие можно видеть на картинках с изображением Благовещения.
Луиза занималась уборкой квартиры. Ну и потеха! А потешней всего, что это взбрело в голову самой Констанс.
— Зачем вам ночевать у чужих людей, когда вы можете жить вместе с братом? — сказала она однажды.
Первую ночь обе женщины проспали в одной постели, и утром Луиза Мадзони шепнула Малышу Луи:
— До чего ж от нее воняет! Ума не приложу, как ты это выдерживаешь!
Затем ей поставили в гостиной диван, и вскоре она стала в доме настолько своей, что все даже забыли, когда она приехала, и больше не заговаривали об ее отъезде.
Надо сказать, что Луиза обладала большим терпением и, по словам Констанс, оказалась славной женщиной.
Она могла часами выслушивать истории, которые ей шепотом рассказывала старуха, когда они, сидя у окна, вязали крючком или на спицах. Луиза поддакивала и с серьезным видом одобряла:
— И правильно!
А иногда восклицала:
— Как я вас понимаю!
По утрам Констанс и Луиза, в халатах, повязавшись косынками, убирали комнаты. Затем по очереди шли на Французскую улицу за покупками.
А Малыш Луи, нежась в постели, прислушивался к звукам, доносившимся с улицы, которые по утрам кажутся звонкими и свежими, к звукам в доме, а особенно — за стеной, которых он ждал с нетерпением: голосу Нюты в соседней комнате.
Девушка брала уроки пения. Он узнал об этом от консьержки. И оказалось, что она вовсе не цыганка. Мать ее, известная актриса, жила теперь в Америке, отец, кажется, был русским.