Суд присяжных

Для других, для всех, кто был здесь, кроме Малыша Луи, ни на небе, ни на земле не происходило ничего исключительного: просто наступал тот лучезарный час, какие бывают вечерами в Лаванду, когда с похолодавшего неба вдруг спускается покой, затихают звуки и все замирает. Это было как довольно живописный сувенир, который хранят среди почтовых открыток и поделок из ракушек, не больше.

В конце улицы, ведущей вниз, к порту, тенистая площадь еще хранила украшения, оставшиеся от праздника 14 июля. Великолепные пальмы торжественно зеленели в лучах заходящего солнца, а знамена свешивались, словно нарисованные на декоративном заднике сцены.

Никто не подозревал, что этот час, когда пурпур охватил уже половину неба, когда синева отливала изумрудом и отблески солнца становились все шире на водной глади бухты, когда звуки возникали внезапно и столь же неожиданно замирали, как бы устыдившись, что пришлись некстати, — никто и не подозревал, что этот обыденный час, который, казалось, принадлежал всем, на самом деле был часом Малыша Луи и что все остальные вокруг него были только статистами.

На пляже, возле казино и вышки для прыжков в воду, лежали на песке запоздалые купальщики, а матери, с полуобнаженными молочного цвета грудями и ляжками в синих прожилках, неторопливо возвращались домой, волоча за собой ребятишек в красных и зеленых купальниках.

Иногда по улице спускалась машина, слышалось резкое хлопанье дверцы, потом белые фигуры присоединялись к другим таким же белым фигурам, сгруппировавшимся вокруг столиков Центрального кафе.

Глаза Малыша Луи смеялись — только глаза, как это бывает в счастливые минуты, когда ты дерзаешь и уверен в успехе. Его глаза смеялись, посматривая на часы у почты (стрелки показывали без двух минут семь), смеялись, когда он окинул взглядом фасад отеля «Провансаль», задержавшись на окне второго этажа. Десятка два любопытных окружили Малыша Луи. Останавливались, чтобы посмотреть на его игру, прохожие: женщины, возвращавшиеся с пляжа в цветастых купальниках, с корзинками для рукоделия в руках, загорелые элегантные мужчины, местные рыбаки в мятой одежде с приспущенными на бедра штанами. Всех восхищала его ловкость.

Это началось четыре дня назад, когда Малыш Луи впервые вошел в Центральное кафе. На нем был тот же, что и сегодня, светло-серый костюм, те же изящные с отделкой из змеиной кожи туфли, он был гладко выбрит, припудрен и ощущал особую легкость, свойственную людям, которые могут наконец в воскресное утро одеться во все чистое. Как и у них, движения его были манерны: он ступал, избегая камней, и ловил свое отражение в зеркальных витринах.