Внезапно Жажа привстала судорожным движением и, смотря на Мегрэ широко раскрытыми от страха глазами, прокричала:
— Не оставляйте меня одну!.. Мне страшно!.. Где он?.. Где этот маленький человек?.. Я не хочу.
Мегрэ наклонился к ней и неожиданно для себя успокаивающим тоном произнес:
— Лежи спокойно, моя бедная старушка!
Конечно, старуха! Толстая несчастная старуха, дышащая перегаром, с распухшими слоновьими ногами.
Немудрено, что ей и ходить-то трудно!
Но сколько километров прошла она в свое время у ворот Сен-Мартен на одном пятачке тротуара!
Жажа послушно откинула голову на подушку.
Хмель, похоже, уже почти выветрился. По крайней мере, услышав, как внизу, в задней комнате бара, полицейский, обнаружив бутылку, наливает себя в рюмку вина, она озабоченным трезвым голосом спросила:
— КТО ЭТО?
Тут же до нее донеслись и другие звуки. Далекие шаги на улице, затем уже совсем отчетливо запыхавшийся женский голос — видимо, бежала — воскликнул:
— А почему в баре нет света?.. Неужто…
Робкий стук в ставни. Находившийся внизу полицейский отправился открывать дверь. Послышались какие-то звуки из бара, задней комнаты и наконец быстрые шаги по лестнице.
Жажа бросила испуганный и тоскливый взгляд на Мегрэ. И едва удержалась от крика, увидев, что тот направился к двери.
— Вы оба можете быть свободны! — бросил комиссар и отодвинулся в сторону, пропуская Сильви.
Та вошла в комнату и замерла посередине, положив руку на заколотившееся сердце. И даже забыла снять шляпу. Неотрывно смотрела на кровать, но явно ничего не могла понять.
— Жажа…
Уже успевший выпить полицейский теперь угощал напарника, снизу доносился звон рюмок. Затем входная дверь приоткрылась и вновь закрылась. Шаги стали удаляться по направлению к порту.
Мегрэ сидел так тихо и неподвижно, что можно было и вовсе забыть о его присутствии.
— Жажа, бедненькая ты моя…
Но к кровати Сильви не бросилась, заметив направленный на нее холодный взгляд старухи.
А повернулась к Мегрэ и прошептала:
— Она?..
— Что — она?
— Ничего… Не знаю… Что с ней?
Странное дело: несмотря на закрытую дверь и довольно далекое расстояние, снизу доносилось громкое тиканье, такое торопливое и отрывистое, что казалось, у будильника началось головокружение и он сейчас упадет и разобьется.
Жажа вновь могла забиться в истерике. Это чувствовалось по тому, как сотрясалось и сжималось ее большое рыхлое тело, как горели ее глаза, как она облизывала высохшие губы. Но старая больная женщина лежала, вытянувшись во весь рост, и усилием воли заставляла себя сдерживаться. Вконец растерявшись, Сильви уже не знала ни что ей делать, ни куда идти, ни как вести себя, и просто стояла посреди комнаты, опустив голову и скрестив руки на груди.