Изредка он кидал на бывшего комиссара мимолетный взгляд, подобно тому, как смотрят, проходя мимо, на барометр, – без сомнения, для того, чтобы убедиться, что со стороны Мегрэ не следует ожидать чего-нибудь сенсационного.
Клотильда была столь же банальна, как ее мать. Самое лучшее, что с ней могло произойти, – это замужество; она народит троих или четверых детей, в окружении которых, без лишних осложнений, найдет полное счастье или, во всяком случае, душевное и телесное спокойствие.
Но что касается Эмильенны… Она слишком молодая… или слишком искушенная для своего возраста… С ней уже нельзя обращаться как с ребенком и в то же время как-то смешно считать ее взрослой девушкой.
Мегрэ заметил, что она ничего не ела. Он подметил также, что никто на это не обратил внимания, а следовательно, она была баловнем семьи и всегда делала, что хотела.
У нее было удлиненное бледное личико, огромные зеленоватые глаза и такие длинные и тонкие пальцы, что Мегрэ, который никогда таких не видел, невольно все время их разглядывал.
– Завтра, – объявил господин Мотт, – вы можете совершить с моими дочерьми лодочную прогулку по Луаре. Я уверен, что Жерар тоже захочет поехать…
Почему бы, раз уж дело дошло до этого, не заставить его играть в жмурки или в ладошки.
– Посмотрим, – проворчал Мегрэ без энтузиазма.
– Разумеется, вы можете сами решить, куда вам поехать… Я только хотел сказать, что у нас есть Моторная лодка, она находится в ангаре на берегу…
Мегрэ спрашивал себя: «Не пытается ли он выставить меня из дома? Или хочет намекнуть, что, может быть, в этом ангаре что-то есть? В таком случае почему он сам не сходит и не посмотрит?»
Все вышли из-за стола. Как всегда, при переходе в гостиную случился небольшой затор – все вежливо уступали друг другу дорогу. Так что в результате первой в гостиную вошла Эмильенна и направилась к мраморному зеленому столу позвонить, чтобы подавали кофе.
Когда Мегрэ, в свою очередь, оказался перед этим столом, вещицы из слоновой кости там уже не было…
И когда он обернулся, увидел, что Эмильенна поцеловала в лоб отца, потом мать, а потом сделала сдержанный реверанс, ни к кому не обращаясь.
– Она всегда рано ложится… – объяснила Арманда, протягивая комиссару чашку. – Один кусок, кажется?
Отец сказал мне, что вы хотите послушать, как я играю…
Наверно, девушка уже полчаса играла на рояле, когда комиссар зашевелился, опасаясь, что заскрипят пружины кресла или половицы. Когда он выходил из гостиной, она была освещена люстрой, и, казалось, сошла с картины XVIII века, а члены семьи, застывшие в неподвижности каждый в своем кресле, напоминали восковые фигуры.