– Она нервничала. Сказала, что у нее из-за меня неприятности и дело может обернуться плохо. Затем услышала, что внизу остановилась машина, вздрогнула и перегнулась через балкон. Вот тут-то она и затолкала меня в кухню, но я не помню, повернула ли она ключ в замке.
– Вы не видели, кто к ней приходил?
– Нет. Слышал только, что говорят шепотом.
– Это был мужчина?
– Да… Погодите… Мари еще что-то добавила. Дайте вспомнить. Голова у меня совсем дырявая.
Мегрэ заказывает два коньяка и, неторопливо покуривая, ждет.
– Вспомнил. Она сказала примерно так: «Я знаю человека, который встречал тебя на Лазурном берегу. Он каждую неделю мотается в Париж и узнал тебя, когда ты выходил отсюда».
Комиссар не вздрагивает. Он только вдыхает свежесть дождя, вдыхает парижскую ночь, вбирает в себя глазами привычный пейзаж, и в мозгу его с удивительной отчетливостью воскресают другие образы.
Это действительно его звездный час, искупающий все мелкие огорчения, всю монотонную рутину сыска.
– Скажите, Пикар, как вы дошли до подобной жизни?
– Не знаю. Я всегда был не Бог весть что. Сперва работал грузчиком на обувной фабрике в Кане. Жена меня бросила. Я так и не выяснил – ни с кем она, ни что с ней стало. Начал кочевать, работал где попало; когда мне делалось слишком тоскливо или я перебирал, садился в поезд и ехал куда глаза глядят. Вот так-то. Однажды остался совсем на мели. А тут в Канне эта женщина…[3]
При одной мысли о ней им вновь овладевает нечто вроде ужаса.
– Наступила старость. Я устал. Твердил себе, что буду жить без забот, спать в постели, есть досыта…
Взгляд его становится столь же наивным, как раньше. – Вы думаете, она взаправду могла убить меня?
– Не знаю, Пикар. Не исключено!
Мегрэ размышляет. Старик, который изведал нищету и устал от нее, продался за надежду на обеспеченность. Антуанетта Ле Клоаген, никогда не испытавшая бедности, так боялась ее, что, стремясь обеспечить свою старость, накопила определенную сумму, которую сама же себе хладнокровно назначила, была готова на…
– Нам пора. Пошли. Официант, счет!
Люди вокруг них живут своей жизнью, живут в полном смысле слова минутой. А Мегрэ живет как бы тремя, пятью, десятью жизнями сразу: он в Канне и в Сен-Рафаэле, на бульваре Батиньоль и на улице Коленкура…
Они выходят на тротуар, под дождь. Старик с обезоруживающей простотой спрашивает:
– Куда вы теперь меня?
– Послушайте, Пикар, вы не очень огорчитесь, если еще одну ночь проведете в тюрьме?
– Они тоже сидят?
– Нет… Завтра утром я за вами пришлю. Там посмотрим.
– Вам видней.
– Такси!.. В дом предварительного заключения. Темные набережные. Красный фонарь у входа в тюрьму.