Было странно не видеть больше, как он сидит в уголке, встает, когда я встаю, выходит, когда я выхожу, и следует за мной по пятам из кабинета в кабинет.
А весной я получил неожиданное послание, гласившее:
«Жорж Сим имеет честь пригласить Вас на освящение своего судна „Остгот“, которое совершит господин кюре из собора Нотр-Дам в сквере Вэр-Галан в будущий вторник».
Я не пошел. А потом от полицейских того квартала узнал, что какие-то молодчики три дня и три ночи бесновались как одержимые на борту суденышка, пришвартованного в самом центре Парижа и парадно расцвеченного флагами.
Однажды, проходя по Новому мосту, я увидел вышеупомянутое судно, у мачты сидел некто в фуражке капитана дальнего плавания и бойко стучал на машинке.
Через неделю судно исчезло, и сквер Вэр-Галан обрел свой обычный вид.
Спустя примерно год я получил еще одно приглашение, отпечатанное на этот раз на одной из наших дактилоскопических карточек:
«Жорж Сименон имеет честь пригласить вас на антропометрический бал в „Буль-Бланш“, который он устраивает в честь запуска серии полицейских романов».
Сим-то уже стал Сименоном! Точнее, почувствовав себя, по всей вероятности, взрослым, решил называться своим настоящим именем.
Меня это не интересовало. Я не пошел на вышеупомянутый бал, а на другой день узнал, что там присутствовал сам префект полиции. Узнал я об этом из газет.
В тех же газетах на первой полосе сообщалось, что комиссар Мегрэ совершил сенсационное вступление в полицейскую литературу.
В то утро, поднимаясь по главной лестнице нашего здания, я то и дело ловил на себе насмешливые взгляды, многие отворачивались, пряча улыбку.
Инспектора изо всех сил старались сохранить серьезность. И во время оперативки все обращались со мной с нарочито подчеркнутым уважением.
Только шеф держался как обычно и рассеянно спросил:
— Итак, Мегрэ, какие у вас новости?
В лавках квартала Ришар-Ленуар каждый продавец счел своим долгом показать моей жене газету, где красовалось мое имя, набранное крупным шрифтом, и почтительно спросить:
— Это ведь ваш муж, правда?
Увы, это был я!
в которой речь идет о так называемой голой истине, ни у кого не вызывающей доверия, и об истине приукрашенной, куда более правдоподобной
Когда стало известно, что я начал писать эти заметки, а издатель Сименона взялся их напечатать, даже не прочитав, — к тому времени я еще не закончил и первой главы, — большинство моих друзей встретило эту новость одобрительно, хотя и с некоторым замешательством. Я уверен, что про себя они думали: «Вот и Мегрэ не устоял!»