Он не разгадывает загадок, не увлекается захватывающей охотой.
Когда он ночью мокнет под дождем, не спуская глаз с плотно закрытой двери или освещенного окна, когда он терпеливо топчется на бульварах, разыскивая на террасах кафе знакомое лицо, или готовится к многочасовому допросу бледного от страха человека, он выполняет свою повседневную работу.
Он добывает свой хлеб, добросовестно трудится за жалованье, которое правительство выплачивает ему в конце месяца.
Я знаю, что моя жена, прочитав эти строки, покачает головой, посмотрит на меня с упреком и, может быть, тихо скажет:
— Вечно ты преувеличиваешь! — И, вероятно, добавит: — Люди будут неверно думать о тебе и твоих сотрудниках.
Она права. Возможно, я и впрямь преувеличиваю, но это моя реакция на ходячие представления, которые так меня раздражают.
Сколько раз после появления очередной книги Сименона мои сотрудники, посмеиваясь, смотрели, как я вхожу к себе в кабинет.
Я читал в их глазах: «Гляди-ка! Сам Господь Бог явился!»
Вот почему я делаю такой упор на слове «чиновник», хотя иным, может быть, и покажется, будто этим я принижаю нашу профессию.
Чиновником я был почти всю жизнь. Я стал им чуть ли не с юности благодаря инспектору Жакмену. Точно так же, как мой отец в свое время стал управляющим поместьем. И так же гордился своей профессией. Так же стремился постичь все тонкости своего ремесла и добросовестно выполнять свою работу.
Разница между прочими чиновниками и теми, кто служит на набережной Орфевр, заключается в том, что последние сохраняют своеобразное равновесие между двумя мирами.
Их одежда, воспитание, жилье, образ жизни такие же, как у всех людей среднего класса, и они так же мечтают о собственном загородном домике.
Однако почти все свое время они посвящают изнанке жизни, отбросам, накипи, тем, кто покушается на организованное общество.
Я не раз удивлялся этому противоречию, от которого мне порой становилось не по себе.
Я живу в буржуазной квартире, чисто прибранной и удобной, к моему приходу всегда готово аппетитное жаркое. Из своего окна я вижу квартиры, похожие на нашу, матерей, гуляющих с детьми на бульваре, хозяек, идущих за покупками.
Разумеется, я принадлежу к этой среде, к тем, кого называют порядочными людьми.
Но ведь я знаю и других, знаю их так хорошо, что между ними и мной установилась определенная связь.
Девки из пивной на площади Республики, мимо которых я прохожу, знают, что я понимаю их язык и смысл каждого жеста. Знает это и мошенник, шныряющий в толпе. И еще многие другие, кого я встречал и встречаю каждый день, в чью жизнь, скрытую от посторонних глаз, я проникаю.