Кэтрин перемешала питье и с помощью длинного деревянного ухвата поставила на огонь, чтобы средство прокипело. Затем украдкой отломила чуть-чуть сот и намазала их на ячменную лепешку: до ужина оставалось еще несколько часов, а она уже умирала от голода.
В дверном проеме возникла чья-то тень. Кэтрин вскрикнула с набитым ртом и уставилась на Оливера огромными глазами. Грудь ее была усыпана крошками, щеки и пальцы перепачканы медом.
– Я не хотел пугать тебя, – сказал рыцарь. – Я пришел к Этель.
Он все еще был в гамбезоне и поясе, но кольчугу снял.
Кэтрин молча покачала головой, сдвинула готовый отвар с огня и показала на свой рот.
Оливер поглядел на нее; его губы слегка дрогнули. Осмотревшись в помещении, он нашел миску с ячменными лепешками, взял себе одну и заметил:
– Смотрю, она занялась выпечкой.
Кэтрин все еще не могла ответить. Она яростно прожевала и с трудом проглотила клейкий кусок, едва не подавившись при этом. Господи, ну почему он не появился минуту назад, когда она выглядела мило и достойно? Молодая женщина быстро выпила кружку воды, чтобы протолкнуть остатки лепешки в горло.
– Этель немного задержится. Она пошла проведать молодую мать и останется поболтать с ее родственниками.
– А тебя оставила беречь огонь?
– Это нетрудно, – пожала плечами Кэтрин.
– Особенно при наличии лепешек, – заметил рыцарь, запуская зубы в ту, что взял.
– Есть мед, если хочешь.
Она протянула ему соты. Смущение исчезло. По крайней мере, он посмотрел ей в глаза и заговорил с ней. Может быть, созерцание жены на фреске действительно идет ему на пользу.
На самом деле Кэтрин была гораздо ближе к истине, чем предполагала. Когда Оливер столкнулся с ней во дворе, он был занят донесением, которое предстояло сделать. Кроме того, его застигли врасплох, он не был уверен в том, какой ему окажут прием – если учесть обстоятельства того, как они расстались, – и предпочел поскорее удалиться. Стоя в покоях графа и чувствуя опять, как его охватывает мрачная притягательность фрески, он клял себя, как последнего идиота. Прошлое умерло, даже если и не похоронено. Глупо тосковать по потускневшему портрету, начертанному чужой рукой, когда кругом бурлят все краски жизни.
– Зачем тебе Этель?
– Вши, – ответил Оливер. – Прошлой ночью они закусали меня едва не до смерти, да еще некоторые укусы натер гамбезон, и они сильно воспалились. Нужно как следует пропариться в большой бочке.
– Вши? – брови Кэтрин поднялись едва ли не до платка. Она надула губы и сказала: – Поделом. Могу поспорить, что ты подхватил их от той девки.