— Отдаю, — сказал я. — Вполне.
Застать врасплох Елизавету Марковну было так же трудно, как поймать на голый крючок столетнего пескаря. Дело не в том, что крючок голый, а дело в том, что старый пескарь частенько страдает отсутствием аппетита.
— Вы странный товарищ, — сказала наконец Шацкая, приступая к трапезе. Я, кажется, должна бы наговорить вам резкостей и пойти нажаловаться, но мне почему-то не хочется это делать. Вам поручили невыполнимую задачу, в общем-то, поставили под удар, но вы решили доказать, какой вы прекрасный работник.
Так? И вы бросаете обвинения, за которые можно привлечь к ответственности в официальном порядке. Но я понимаю мотивы, которые вами движут… Давайте забудем этот разговор, пообедаем и разойдемся с миром.
К сожалению, после того, что вы сказали, я не смогу поддерживать с вами доверительных отношений.
— Вы же знаете, что я прав.
Елизавета Марковна спокойно положила ложку, мило улыбнулась Шурочке, кивнула кому-то вдаль, не говоря ни слова, встала и поплыла меж столов. Чудно двигалась ее плоская синяя фигура, огибая острые углы. Наивная угловатость задержавшегося в своем развитии подростка, изящная головка на высокой шее, кланяющаяся вперед при каждом шаге, — это было посвоему красиво, но оставляло привкус горечи.
— Виктор Андреевич, а вы не псих? — беспомощно спросила Шура. — Вам не кажется?
— К сожалению, нет, милая девушка Я очень уравновешенный человек. И очень несчастный.
— Почему же несчастный?
— Тот, кто ищет правду, всегда несчастен, независимо от того, найдет он ее или нет.
Шура сказала без прежнего отчуждения:
— Наверное, все-таки вы псих. Я даже представить не могла, чтобы кто-нибудь так вел себя с Елизаветой Марковной. Это ужасно! Она никогда вам не простит.
— Ничего. Я переживу.
Мы в молчании дообедали, я испытывал все большую благодарность к Шурочке за то, что она не ушла, сидит, ест и изредка посылает мне вежливые взгляды, в которых уже не серела вражда; за то, что она в недоумении, и за то, как она по-детски причмокивает, обсасывая косточки слив.
Я был благодарен ей за то, что она вне подозрений.
— Куда теперь? — вздохнула Шура, допив компот.
— На сегодня достаточно. Поедем купаться?
— Нет, — ответила Шура с ноткой сомнения, за которую я ей остался благодарен еще сто тысяч раз.
— Ну ладно, тогда в другой раз. Скажите, Шура, Шутов — холостяк?
— Опять вы начинаете…
— Да нет, это я по делу.
Она предупредила, округлив глаза; — Вы с ним не связывайтесь лучше, Виктор Андреевич. Вот он уж точно псих.
— Все учтено могучим ураганом, — сказал я. — Против лома нет приема.