Там и сям (но не густо) лежали и сидели — на одеялах, на шезлонгах люди, некоторъге барахтались в воде, группка парней и девушек швыряла над матовой гладью яркий пляжный мяч.
Призрачная тяжелая красота этого места оказывала, видимо, мистическое воздействие: не было слышно обычного для пляжа визга, крика, азартных возгласов ныряльщиков, громкой музыки. Дивная замедленность, чарующая незавершенность, присущая высшим проявлениям искусства, ощущалась даже в поведении детей. Кстати, детей почему-то было мало: я увидел двух мальчиков, один из них с суровым выражением лица топил другого в воде у самого берега — он был покрупнее и с каждым разом засовывал приятеля все глубже, — да пяток совсем уж пузырей с упоением возводили вечный замок на песке.
Да, в этот город стоило приезжать в командировку. Есть такие чудные места на свете, которые, едва увидев, уже жалеешь оставить, как есть и такие, куда подъезжая, уже чувствуешь разочарование, и железная пружина тянет тебя сзади за штаны. Мне большей частью попадались последние.
Бросив на песок одежду и полотенце, стараясь ни на кого не глядеть, я быстренько спустился к воде, и она приняла меня прохладным податливым телом, как покорная любовница, заждавшаяся встречи. Я поплыл к центру, рассекая темное серебро бережными взмахами, погружаясь в него с ушами и с каждым мгновением чувствуя, как смывается с меня, уходит в глубину, на дно, сухая шелуха усталости, зноя и тоски.
Как много на свете обыкновенных удовольствий, доступных всякому, ради которых можно жить сто, двести, тысячу лет.
Накупавшись до мурашек, одеревенев и истомившись по тверди, я выбрался на берег, покачиваясь, добрел до своего полотенца, лег на спину и закрыл глаза.
Я предчувствовал, кого сейчас увижу. И она тут же явилась.
«Да, Наталья, — сказал я ей. — Именно так. Я лежу на песке, счастливый первобытным счастьем, умытый как ангел, а ты бродишь среди адовой Москвы и не знаешь, куда себя деть. Это естественно, потому что я добродетелен и чист в помыслах, а ты вот возьмешь и уедешь, не спросясь, якобы к подруге».
Поговорив с Натальей, я немного поразмышлял и о деле. Размышлял сказано неточно. Я восстанавливал в памяти лица, интонации, оттенки фраз весь сегодняшний день. Фактов я никаких не собрал, да их и не могло быть во множественном числе. Факт мог быть только один, крупный и значительный, как бугор на гладкой тропе. Чтобы ему обнаружиться, еще не приспело время. Как рыбак, закинувший сеть, я должен терпеливо ждать.
Я и ждал, пока на пузо мне не шлепнулся волейбольный мяч. Неприятное, скажу вам, ощущение для полузадремавшего разомлевшего человека. За мячом приковылял загорелый мальчуган лет десяти, смело потребовал: