Страсть к хождению по магазинам — атавизм, слабость, неудобно признаться, но что имеем, то имеем.
Мне все мои слабости дороги, как больные дети матери.
В том магазинчике «Продукты», куда я попал — в ста шагах от гостиницы, — был рай для понимающего человека. Густой запах нерафинированного подсолнечного масла стерильно перешибал все другие запахи. Народу никого. Часто мерцают лазурью витрины, дощатый пол поскрипывает под ногами от удовольствия. Я пробил полкило ветчины, батон хлеба, два пакета кефира (на ночь), триста граммов рокфора, полкило малосольных огурчиков, жестянку шпрот, коробку шоколадных конфет «Цветы моря», несколько пачек печенья (впрок).
Опрятная женщина-продавец уложила все это в один большой пакет и накрепко завязала красивой белой ленточкой, сделав сверху бантик (умеем, если захотим, черт возьми!).
Под впечатлением неслыханного сервиса я прошествовал в винный отдел и сгоряча купил бутылку армянского коньяка в изящной упаковке и бутылку болгарского «Рислинга». Таким образом мои финансы за какие-то пять минут уменьшились на пятнадцать рублей тридцать четыре копейки. И если я намеревался так жить дальше, то уже сегодня следовало купить обратный билет, чтобы не пришлось тревожить щедрость друзей слезными телеграммами.
Зато теперь я не боялся ударить в грязь лицом перед Петей Шутовым. В номер я вернулся около восьми, умылся, причесался, глушанул головную боль еще одной порцией тройчатки, лег поверх одеяла и поставил себе градусник, который вожу с собой в командировку, как иные не ленятся сунуть в чемодан пару гантелей.
Еще больше, чем ходить по магазинам, я люблю мерить себе температуру. Но отношу это не к слабостям, а к достоинствам, ибо считаю вдумчивую заботу о своем организме признаком достаточно высокой внутренней культуры. Привычку эту я приобрел после операции, когда чуть не сдох от шестидневной сорокаградусной лихорадки.
Сейчас градусник зафиксировал тридцать семь и две десятых, и я опять со страхом подумал, что вчера мог не заметить сотрясения мозга, и утешил себя тем, что при сотрясении мозга обычно теряют сознание, а я его не терял.
В начале девятого в номер несильно постучали, я крикнул «Входи, Петя!» — и увидел пасмурное, прекрасное лицо книголюба. Он вошел, сел в кресло и Отал смотреть на меня лежащего. На нем была рубашка в цветочках.
— Где купил? — спросил я с завистью. — Я тоже такую хочу.
— Вношу ясность, — четко сказал Шутов, сверкнув темным серебром белков. — На базар времени нету. Охота базарить — ищи другую компанию. Хочешь чего другое иметь — я пришел.