Возвращаясь в номер, я столкнулся со своими земляками — четой Кирсановых и их сыном Шуриком.
— Давай, Виктор, — сурово сказал Юрий, — все дела по боку, и шпарим на пляж.
— Пойдемте с нами, — поддержала Зина, — такая чудесная погода.
Я сказал:
— Подождите внизу, ага? Я только полотенце возьму.
В вестибюле я подошел к знакомому администратору, который стоял на своем обычном месте у газетного киоска и, развесив губы, пялился на дверь.
— Извините, до сих пор не знаю вашей фамилии.
Рыбьи его глаза заволокло туманом.
— А зачем?
— В жалобе получается прочерк. Я же на вас жалобу пишу, без фамилии никак нельзя. Вы что, скрываете свою фамилию?
Он смотрел на меня не мигая.
— Зачем жалобу? Мы инструкции выполняем.
Был сигнал, наше дело отреагировать. Сами посудите, обязаны мы за порядком наблюдать?
— Вы почему фамилию не говорите?
— Буренков моя фамилия. Чего такого. Я не скрываюсь. Только зря вы это затеваете, толку все равно не будет.
— Вы рассчитываете, Буренков, на защитников, на тех, кто вам велел за мной приглядывать? Но они вам не помогут.
Он забеспокоился и невзначай сморгнул пару раз, как сплюнул.
— Кто велел? Вы тоже, знаете, лишнего на себя не берите. Не таких видали и целы. Пишите куда хочете.
Неприятный это был человек, я видел. Исполнитель чужих желаний. Безвольный и готовый укусить по приказу. Из вечно обиженных. Маленький человек навыворот.
— Буренков, — сказал я, — вы думали найти в моем номере женщину, как же вы ошиблись. Меня, к сожалению, женщины избегают. Я уж и так и сяк — не идут в номер. Не утруждайте себя понапрасну.
— Чего говорите-то, к чему? — буркнул он с плохо сдерживаемой досадой.
Ох, боюсь я таких. Ох, боюсь!
Поджидая меня, семья Кирсановых лакомилась мороженым.
Мы пошли по светлой аллее, где было ни сыро, ни душно, а в самый раз. Крутолобый сменный инженер, измученный ностальгией по родному заводу, был настроен сентиментально и даже взял меня под руку.
— Посмотрите, Виктор, красотища какая — эти ели. По тыще лет стоят, зеленеют, дышат. Нам с вами отпущено значительно меньше. Зато и тратим мы свое время куда как глупо. Мечемся все, куда-то стремимся, кого-то обгоняем. Нет бы вот так-то окопаться и заглереть. Царственно, на века…
— А прогресс как же?
— Прогресс и беготня — разные вещи. Белке, когда она колесо крутит, тоже ведь, наверное, кажется, что куда-то она мчится, к какой-то цели заветной.
— У тебя хандра, Юра. От жары это. Пройдет.
После купания я почувствовал себя превосходно.
Голова совсем прошла. Я забыл, зачем я здесь и как оказался на этом пляже. Не хотел ни о чем думать и вспоминать. Сидеть, играть в картишки, перехватывать лукавые взгляды, в которых не могло быть подвоха, — какая удача, чудо! Вернусь в Москву загорелый, как эфиоп. Приду к Перегудову, скажу… Стоп.