Накир, вероятнее всего, приехал один. Машина с водителем осталась стоять, но она Доронина совершенно не заботила — не его нюанс, есть кому тачкой заняться. Легкой походочкой, абсолютно беззаботный на вид, Накир продвигался среди публики, и его легкий белый пиджак… ну да, пушка там, чего думать, сразу видно понимающему…
Доронин повернулся к толпе. Прошелся по ней якобы скучающим взглядом, приподнялся, грузно встал, разминая ноги — ну надоело сиднем сидеть… Отвернулся от скамейки. Чемодан не уведут, а если попятят, то и черт с ним, с реквизитом ценой в три копейки.
Ага! Накир, не останавливаясь, не пробуя блуждать, шел прямо к Бакрадзе, державшемуся тоже совершенно естественно. Руки друг другу пожали… вокруг них на секунду возникла некая сумятица — но только на секунду, далее это уже выглядело совершенно безобидно: теплая компания уходит в сторону от высокого крыльца кинотеатра, с Накиром и Бакрадзе в центре, окружающие не должны ничего заподозрить… грамотно его все же сняли… Тревога!!!
То ли краем глаза, то ли неким шестым чувством Доронин заметил справа своего человека, свой объект, свою цель: дернулся слишком неправильно, лицо ожесточенное, рука под пиджаком… Взмах!
К человеку этому уже целеустремленно перли как торпеды Денис и Вася Ремизов, но брошенный предмет — граната! — уже летел прямехонько в толпу, оставляя за собой заметную струйку дыма, означавшую, что взрыватель уже заработал…
В какой-то невероятно крохотный отрезок времени Доронин успел сообразить, что к чему: и точно, подстраховка, после взрыва гранаты в толпе начнется невообразимое, и у Накира будет хлипкий, но шанс…
А там и думать стало некогда. Граната летела.
Доронин — заядлый футболист-любитель — прыгнул так, как никогда не прыгал в своей долгой жизни. Принял гранату на грудь по всем вратарским правилам, прижал обеими ладонями так, что она невероятно больно вдавилась под ребра — и рухнул ничком, накрывая фанату телом, напирая так, словно всерьез собирался раздавить ее о тротуар. Отрешившись от всего окружающего, последним в жизни движением успел вбить тело в крохотную канавку меж тротуаром и стенкой пустого газетного киоска, вжался в эту пахнущую сырой землей выемку…
Боли не было. Только непроницаемая тьма. Окончательная.
Все осколки до единого достались только ему. Ему одному. Он обрадовался бы, если бы знал.
«…потери наши велики, господин генерал…»
Радужное пятно вновь возникло перед глазами и уже не пропадало, в горле ощущалось прежнее пугающее оцепенение — но генерал Кареев невероятным усилием заставил себя