— Ваше сиятельство! Как вам будет угодно, а ночевать тут не приходится.
— А что?
— Помилосердуйте… Лошади у нас не отпряжены и стоят без корма. Собаки о сю пору на дворе, под дождем: приюту никакого… В конюшне, в сараях — везде течь. Все стоит непокрытое: повар, вишь, крыши изводит на плиту. Людям есть нечего и разместиться негде; у экипажей я поставил караул: того и гляди, очистят!..
— Вот те раз! Хотел угощать армию! — проговорил граф в раздумье. — Неужели нет корму ни людям, ни лошадям?
— Точно так-с! У них и свои лошади третьи сутки овса не нюхали, а тут где же взять на такое количество? Сами изволите знать: у нас не десять лошадей! Да вот для вас тоже кушать о сю пору не готовят. Дворовые бегали на село кур и яйцы собирать, мужики их приняли в колья; там драка, безобразие, пьянство, крик. А дворня-то — все вор на воре, у своих тащат из-под замка… Помилуй Бог, беды не оберешься!..
Прослушав это донесение, мы переглянулись враз и громко от души захохотали.
Отнеся этот смех насчет сочувствия нашего общему веселью, Петр Иванович влетел в гостиную козырем, выделал коленце и заключил меня первого в объятия, но Мотрюха выручила остальных от этой мялки. Появившись с припляской перед Петром Ивановичем и маня его к себе руками, она припевала в такт: «О-ох, кости болят. Все суставы говорят», — и так далее. «Гений, а не женщина!» — крикнул тот и умчался за своей дамой, припевая: «Ходи раз, ходи два!» — и так далее.
— И прекрасно! — начал Атукаев, обдумав тем временем свой план. — Вели людям собраться как можно тише и тронуться враз со двора; лошадей наших держать наготове, а Петрунчика дать сюда; пусть его веселится сколько душе угодно; мы его, господа, употребим вместо громоотвода и отдадим на жертву, а сами улизнем отсюда… Ступай же и обделай все как можно аккуратнее!
— Слушаю!
И обрадованный Артамон Никитич, заговаривая и заигрывая с бабами, ловко добрался до передней.
Его место в гостиной заменил г. Бакенбарды.
— А мусье ле конт! — начал он. — Же ву ле фелисит авек дю бьен э-тре гран плезир!
Злодей! Так и видно было по лицу, как долго он мучился над постройкой этой необыкновенной фразы.
— Что ж, нам тут очень весело, — сказал граф по-русски, глядя на меня так убийственно, что я чуть не лопнул подобно ракете от усилия не разразиться смехом.
— Но мне, признаться, это всегдашнее тужур пердри надоело, — проговорил Бакенбарды и, a la Чайльд- Гарольд, поместился возле меня в креслах.
— К тому же вам для занятия досталась такая дама, которая ничего не слышит, хоть стреляй! — начал он, относясь ко мне.