— Ну, Феопен, удивил ты нас своей сметкой, — сказал граф, подходя к ловчему с серебряным кушаком в руке. — Прими это от меня и носи на память о своем удальстве, а это тебе на табак за труд и усердие.
Атукаев подал Феопену кушак и пятьдесят рублей. По примеру графа, Алеев и мы все одарили Феопена щедро.
— Молодец, молодец! — вторили все. — Ты обделал это дело так, как никому бы из нас не пришло бы в голову!
— Да што… Ничево-с… — многое говорилось в этом роде с целью повыпытать у Феопена больше того, что было уже нам известно, но ответом было постоянное «ничево-с» или что-нибудь в роде этом.
— Однако ж мне жаль бедного дистаночного, — заметил под конец Алеев. — Ты с ним поступил беспощадно: можно было его помиловать. Это, брат, грешно!
— Помилуйте, сударь, как же мне с ним поступить-то?
— Ну, все-таки полегче. Я ведь знаю: ты с него сорвал-таки порядком! — добавил Алеев серьезным тоном.
— Это вам так кажется… А я тут, можно сказать, большие убытки понес! Они моли Бога, что на дурака попали… другой на моем месте их не так бы взогрел! А мне куда с ними возжаться? Народ речистый, ловкий… они таких, как я, десятками покупают и продают. А греха тут, воля ваша, нет! — Феопен призадумался, потом как будто отвечал на свой собственный вопрос: — Тут, знамо дело, кто кого надул, тот и прав.
— Однако ж ты мог кончить дело и без надувательства.
— Хм!.. Какой бы я был человек такой? В те поры я себя должен перед народом на смех пустить: дескать, линию-то он подвел, а колена и не выкинул! Нет, вы наших русских коренных обычаев не изволите знать! Тут, выходит, кто кого поддел половчей, тому и почет, тот и человек есть!.. Они-то сами на чем стоят? Что тут, выходит, народа округ их плакущего — страсть! Теперь забрали такую силу, — кто ни подвернись, привяжутся ни к чему, облупят, как липку, и суда не ищи. Ни пеший, ни конный не попадайся. Вот, авчера сцапали мужичка, ехал степью, журавля вез. Что ж? Дай не дай десять рублей: «Дичи, — говорят, — стрелять не велено»… Бился, бился, сердечный, на семи целковых порешил, и то еще сказал спасибо… Вот они каковы, грабители! Жалей их! Нет, вы изволите судить по-своему, а я мекаю так, что я убытку много понес! Затем грамоте мало обучен, сметки нет настоящей. Какие мы люди!
Против этих аргументов всякое возражение было напрасно. Учите хромого плясать. Уверьте русского человека, что «поддеть и надуть» не должен он считать своей гражданской доблестью… О, наши заветные, коренные, кровные глаголы, непереводимые, не применимые ни к чему заморскому, немецкому!.. Широк ваш смысл!.. Да немцу и не понять его: провалится!