Бакс лежал рядом и с интересом наблюдал за моими мучениями.
— Видишь? Скоро мы тебе построим коттедж, — объяснял я ему. — Будешь жить в нем, как новый русский.
Бакс вываливал набок язык и издавал в ответ странные утробные звуки. Я никогда не слышал от собак ничего подобного.
Вечером, покрыв крышу конуры куском рубероида, я тщательно прибрал за собой рабочее место и порадовался тому, что чувствую себя сейчас в тысячу раз лучше, чем утром. У меня даже проснулся дремавший несколько дней аппетит.
— Принимайте объект, мистер Бакс, новый русский, — торжественно объявил я собаке и пожертвовал ей на подстилку свою старую куртку. — Сдается «под ключ».
Стаффордшир радостно повилял хвостом и залез в конуру передними лапами, выставив напоказ круглый лоснящийся зад, по которому мне так и хотелось звонко шлепнуть ладошкой.
Потом мы ужинали. Подъели без остатка котлеты, и Бакс удивил меня тем; что с аппетитом хрустел огурцами. Я заварил себе чай, он полакал воду из блюдечка.
Ночью я планировал покопаться в книгах. Что поделать, бессонница. После запоев она донимала меня несколько дней, а если и удавалось забыться на два-три часа, то меня преследовали кошмары и я просыпался в холодном поту и в растерзанном состоянии. Но в лампе я не нашел керосину. Не обнаружил его и в пластмассовой пятилитровой канистре. Только запах. Забыли. Обидно, но нельзя сразу обо всем позаботиться. Я посмотрел на круглый антикварный будильник «Луч», который мне оставил Валера: полпервого ночи, — и вышел на улицу. Сидел на завалинке, курил и слушал белую петербургскую ночь — шум машин на Киевской трассе, стрекотание ночных травяных созданий, далекие голоса припозднившихся нетрезвых прохожих. Бакс решил обжить свою конуру и дремал в ней, иногда повизгивая во сне. Когда уже встало солнце, я замерз, вернулся в будку и долго беспокоил тахту, ворочаясь с боку на бок. Тахта отвечала мне возмущенным скрипом пружин…
Утром на огороды, действительно набежало немало народу. В основном пенсионного возраста, они азартно копались на грядках и с подозрением оценивали мою разбитую рожу. Но желания позадавать мне вопросы никто не выказывал.
До трех часов, расстелив на земле одеяло, я загорал и перечитывал Пикуля. Потом наскоро пообедал, накормил до отвала собаку, налил «на потом» ей целую миску куриного супа и долго не мог решить, стоит ли запереть Бакса в будке. «Еще нагадит», — подумал я и в результате никак не мог отделаться от него, отправившись на работу.
— Баксик, милый, возвращайся назад, сторожи дом, — уговаривал я стаффордшира, и он наконец меня понял, обиделся и поплелся к своей конуре.