— Что дальше? — Я вышвырнул за окно окурок, — Давай раздевайся.
— Я же сказала, обломись. Не получится. Мне за это не платят.
Она села, спустила ноги с кровати и начала застегивать блузку. Я стоял посреди комнаты и наблюдал за ней. Наблюдал, наблюдал… а потом громко расхохотался. Алина бросила на меня удивленный взгляд.
— Понимаешь, — объяснил я, — не знаю с чего начинать. Не подскажешь, как надо насиловать?
Она усмехнулась.
— Вас не учили этому в школе шпионов? Странно. Я думала, там учат всему. — Про то, что надо застегивать блузку, Алина на время забыла. — Хорошо, объясняю. Для начала вы должны меня слегка придушить. Или стукнуть по голове. Или по ребрам. — Она дотронулась до того места, куда я ее недавно саданул кулаком. — Я уже убедилась, что вы это умеете. А также можно меня запугать, но сразу предупреждаю: это не выйдет. Можно попробовать заломить мне руку, провести болевой прием. Вот только я буду орать и сопротивляться. Сбегутся соседи, и в результате мы провалим квартиру…
Я стоял перед ней, как придурок, слушал весь этот бред и проклинал себя, за то что затеял всю эту возню.
— …Итак, какой из способов вы выбираете? — Алина глядела на меня исподлобья, сознавая, что весь мой боевой пыл сошел на «нет», и она смогла со мной справиться, не прилагая усилий. Только молотя языком.
— Не знаю. Пока не выбрал.
Я подошел к ней вплотную и, не торопясь, расстегнул верхнюю пуговку на ее блузке. Следом за ней — вторую. Всего Алина успела застегнуть три.
— Эту рубаху уже нельзя носить так. Она слишком мятая, — произнес я тихо-тихо. — К тому же узел был лучше.
Алина выпрямила спину и замерла. И смотрела куда-то вдаль мимо меня. И чуть-чуть приоткрыла рот. У нее были белые-белые зубы.
Я справился с третьей пуговкой и лишь слегка тронул блузку — она сама соскользнула вниз. Алина высвободила из рукавов сначала одну руку, потом другую. Перевела отсутствующий взгляд на меня и улыбнулась.
— Я же сказала, что не получится.
Я без усилий, лишь слегка надавив на острые загорелые плечи, опрокинул ее на спину. Чуть касаясь, провел пальцами по ее ногам. Кожа, гладкая, как у младенца, была покрыта легким, почти незаметным белым пушком. Я наклонился и поиграл губами с этим пушком, коснулся его языком. Чуть царапнул ногу зубами и немного продвинулся вперед. Ее коленки заметно отодвинулись друг от друга, ее рука коснулась моих волос.
Не дразнись. Не целуй меня так, — откуда-то издалека донесся ее приглушенный, шепот.
«Не бросай меня в этот терновый куст», — вспомнил я незабвенного братца кролика и, зацепив зубами узкие белые трусики, потянул их на себя. Алина вздрогнула и, чтобы мне было удобнее, немного приподняла бедра. И из последних сил простонала чуть слышно: