Когда мама принесла «Прагу», Дорохов уже набросал на салфетке общий вид «Милихрома».
– Вот видишь, – объяснял Дорохов, увлекшись. – Это коллектор фракций. Здесь колонка с устройством ввода образца. И вся штука в том, чтобы прогнозировать эффективность разделения пептидов в зависимости от крутизны градиента.
– Понятно, – кивал отец. – Терминология незнакомая, но логику происходящего понимаю. Знаешь, любой, кто в школе уразумел схему возгонки нефти…
– Вот этим я и занимаюсь, пап, – Дорохов ткнул пальцем в салфетку. – Вся эта байда позволяет выделить в чистом виде составляющие белковой молекулы оболочки вируса клещевого энцефалита. Я, правда, выделяю другие белки. Интерфероны. Это иммунные белки, они нас от гриппа спасают. А надо, чтобы еще от рака спасали.
– Докторскую двигай! – энергично сказал отец.
– Так, ученые! Пьем чай! – велела мама. – Но коньяк разрешаю не убирать. Мишка, что это ты тут надымил?
– Ма! Пап! Ну Новый год же, господи! – возмутился Дорохов. – Да что же вы меня шпыняете-то, как школьника!
Он налил маме мускат «У Красного Камня», а отцу рюмку «Ахтамара».
– Берег к твоему приезду, – сказал отец. – Хороший коньяк?
– Сказочный, – Дорохов поднял большой палец. – Коньяк с легендой.
– Это что значит? – удивился отец.
– Ну, хороший, значит. Редкий.
– «С легендой», – отец подмигнул маме. – Московские словечки. Давай, сын. За докторскую!
Они чокнулись и выпили. То есть это Дорохов с мамой выпили, а отец сделал крохотный глоток и поставил почти полную рюмку на стол.
* * *
– …вежлив с тобой?
– Он доброжелательный человек. И искренний. Он, конечно, не прост…
– Все ли он все тебе разъяснил?
– Велел прийти за подорожной… Я не знаю, как сказать отцу.
– Если хочешь, я пойду к рав Иегуде вместе с тобой.
– Нет. Такое я должен объявить без заступников.
– Рав Иегуда умен на десятерых. Он мудрый и добрый. Он не рассердится на тебя.
– Сначала обучение. Пять месяцев. Те, у кого нет дипломы, учатся полтора года. А для дипломантов – пять месяцев. Присваивается чин.
– Суб-лейтенант. – Это первый офицерский чин в Службе.
– И, ты знаешь, он сказал, что служба вне пределов Провинции обязательна. Пусть только год – но не в Провинции…
* * *
Третьего января нового, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года Дорохов прилетел в Домодедово. «Ту-154» вынырнул из облаков, мягко стукнулся колесами о бетон и трясуче покатился, покачивая грязно-серыми крыльями. За продолговатым окошком понеслись назад самолеты и автозаправщики, наплыло длинное здание аэропорта. Объявили, что первыми из самолета выходят пассажиры второго салона. Дорохов прошел к выходу, задевая сумкой спинки сидений. Многие спинки были опрокинуты вперед, повсюду валялись измятые салфетки, конфетные фантики, пустые бутылки из-под газировки «Буратино». Пахло леденцами и нагретой пластмассой. В пустеющем салоне было душно, по ногам тянуло холодом. Дорохов сказал «до свидания, спасибо» стюардессе в форменном синем пальтишке, взял сумку на плечо и ступил на подрагивающий трап. Дул сырой порывистый ветер. По взлетному полю катились составы из тележек. Пассажиры редкой колонной шли к галерее аэропортовского здания.