— Что касается вчерашнего вечера, то вы получили доступ Гимель, третий по степени секретности. Поскольку ознакомились с дневником и потеряли право на личную неприкосновенность. Это плата.
Гил неодобрительно взглянул на нее.
— Вы посмотрели бы, как все происходит при допусках Алеф и Бет, — рассмеялась Сабби.
— Тогда как вам удается проходить столь спокойно через руки музейного гестапо? Ведь, досматривая вас, они пускают в ход только кончики пальцев, да и то лишь слегка.
Улыбка медленно исчезла с лица Сабби и сменилась грустью.
— Вам ведь не хочется этого знать, — произнесла она негромко.
— Хочется. Давайте. Как вы добились особого отношения к своей персоне?
Она подошла ближе, встала лицом к лицу с Гилом и бесстыдно улыбнулась.
— Дело в том, что большинство людей, особенно мужчины, хотя и женщины тоже, неважно чувствуют себя, прикасаясь к кому-нибудь, кто подвергся насилию. Даже обычный обыск заставляет их испытывать неудобство. В моем случае они лучше рискнут позволить мне вынести что-либо секретное из музея, чем случайно нанести оскорбление и нарваться на хороший скандал.
Гил попытался вернуть себе прежнее настроение. Если Сабби хотела сообщить ему, что ее изнасиловали, то она выбрала для того отвратительный способ. Он не понимал, чего ждут от него, да и не собирался играть в эти игры.
— Я не знал, — просто сказал он и в свою очередь пристально посмотрел на Сабби.
— О чем? Об изнасиловании или о людской реакции? — заносчивым тоном спросила она.
— И о том, и о другом.
— На деле все так и обстоит. Если люди прознают, что тебя изнасиловали, то уже никогда больше не забывают об этом. То есть каждый раз, когда видят тебя, вспоминают, чему ты подвергся. Это читается в их глазах, сказывается на том, как они с тобой говорят, и, разумеется, на том, как они к тебе прикасаются.
Ее тон, поначалу такой вызывающий, постепенно сделался взволнованно-искренним.
Наверное, что-то такое испытывают толстушки или монахини, — продолжала она. — Не многие в состоянии отнестись к ним нейтрально. В моем же варианте имеются свои выгоды. Мне не приходится подвергаться ощупываниям потных рук на контрольных постах… и чрезмерно при том возбуждаться, — добавила она с вредной ухмылкой.
— Благодарю! — с сарказмом произнес он.
— Итак, как у нас идет дело?
— С поисками? Никак, — признался Гил.
— Что мешает?
— Эта теснота действует мне на нервы. Послушайте, насколько я вижу, в записях Элиаса ничего не говорится о местонахождении медного свитка. Ничего, ноль, ничегошеньки.
В заключение он издал звук, с каким пробка выскакивает из бутылки.