Лежак медленно поехал сквозь сканирующую рамку.
- Теперь ты, Вадим, - сказал Гера, взглянув на экран, на котором светилась непонятная группа символов.
«Карета» приехала назад, и покатился я.
- Минут пять будет обрабатывать, - сказал Герман.
Людмила уставилась на экран, на котором последовательно проступали контуры результата съёмки.
Вдруг, экран погас, а я заметил, как побледнела Людмила.
- Что случилось? – кинулся к компьютеру Герман.
- Всё нормально с компьютером, - сказала биолог, - наверно сгорел монитор.
Кандидат наук понажимал на кнопки и огорчённо вздохнул:
- Визит-эффект! Сейчас разберусь.
- Да ну его, в выходной возиться. Не хочу! – остановила его подруга, - давай в понедельник, и так без выходных, пошли лучше купаться, лето кончается.
- Пошли, - несколько ошарашено согласился Герман.
- А когда я получу фотографию? – спросила Лариса.
- Как только, так сразу! – обняла её за плечи Людмила.
Мы выбрались на свежий воздух и перешли дорогу, за которой солнечными бликами манило озеро. Город расположился подковой вокруг него, так что до водоёма было недалеко от любого здания.
К вечеру, часа через два, как мы расстались с парой, Людмила позвонила мне:
- Ты можешь сейчас подъехать к институту? Один, без Ларисы.
- Могу, она ушла на свою квартиру за платьем, но в чём дело?
- Приедешь – увидишь. Только не говори ей.
- Интригуешь?
- Интригую.
Я оставил записку для подруги, что поехал в гараж, и через десять минут мы с Людмилой, встретившей меня у подъезда, вошли в лабораторию.
- А где Гера? – спросил я.
- Ему тоже не надо это знать, - упрямо сжала спутница губы.
Она подошла к компьютеру и включила его.
- Я нажала тогда незаметно кнопку сброса и отвлекла всех. Смотри!
Я вгляделся в экран.
На нём, как и на принесённой вчера фотографии, развернулись две фигуры, мужская и женская, окутанные разноцветными полями ауры.
Также тела замыкала общая полевая оболочка, но грозно фиолетового цвета.
Тут я непроизвольно отпрянул от экрана.
Между тел явственно проступила фигура женщины. Её лицо, холодной, хищной красоты было непропорционально велико по сравнению с миниатюрной обнажённой фигурой, на которой сидела голова. Больше всего поражали огромные глаза, которые переливались переменчивыми цветами. Становилось особенно страшно, когда они зажигались тёмным, рубиновым цветом, мерцающим, как затухающие уголья костра.
Фигура располагала длинными руками, раскинутыми на всю ширину снимка, которыми обняла наши с Ларисой тела.