Но теперь Хелен постарела, пополнела, стала больше пить, а тут они еще пришли в гости к Гринбергам, да и Кохны стояли рядом и слушали. Он смотрел на Хелен через плечо Джулии Беннит и пытался понять, что говорит ему о Йоркшире Джулия, но ее негромкий голос заглушался словесным потоком с другого конца комнаты. Он молчал, пока Хелен не заговорила о палестинских беженцах. Тогда, придумав какое-то извинение, он быстро пересек комнату и прервал тираду Хелен, громко напомнив, что им давно пора домой – нужно пораньше лечь спать перед завтрашним отъездом.
Хелен посмотрела на него ничего не выражающим взглядом. Несмотря на то, что она напилась, голова у нее работала прекрасно. Он знал, что в этот момент она просчитывала, что лучше: открытое столкновение в доме Гринбергов или молчаливое согласие. Она выбрала последнее. Скандал начался в машине, когда они отъехали, и не прекращался до самого дома. В следующие полчаса Хелен просто перешла на истошный крик. Когда Уоринг услышал, что заскрипела входная дверь, он сказал:
– Это Черри. Заткнись, а?
Но, конечно, Черри не играла никакой роли – это ведь не компания у Гринбергов, перед которой следовало сохранять видимость приличия. Хелен завопила еще громче. Входная дверь уже закрылась, когда он вышел в коридор. Уоринг собирался выйти и позвать дочь домой, но Хелен выскочила из спальни и схватила его за руку. Ее ногти больно впились в кожу. Она не отпускала его долго – идти за Черри стало уже бессмысленно, и он обвинил жену в том, что она совсем не думает о дочери и ее не волнует, что с ней может случиться. Она набросилась на него и попыталась задушить.
Пришлось резко оттолкнуть ее. Хелен тяжело упала, завыла (как одна из тех проклятых собак, о которых она так любила рассуждать), а затем, как будто прочитав его мысли, бросилась на него и укусила за ногу. На этот раз Уоринг очень сильно пнул ее ногой и вновь подумал о том, как он ошибся когда-то.
В конце концов она заткнулась и ушла в спальню. В комнате для гостей была приготовлена кровать, но там не было пижамы. Уоринг налил себе виски и задрал штанину, чтобы осмотреть ногу. Она болела. Уоринг понял, что от укуса останется след, но, по крайней мере, нога не прокушена до крови, нет необходимости прижигать.
Отправившись на кухню, он попытаются улыбнуться и приготовил себе бутерброд из остатков холодной курицы. Затем поставил пластинку Гайдна, чтобы успокоиться, и стал ждать возвращения Черри.
Ждать пришлось долго. Было без четверти одиннадцать, когда входная дверь открылась. Дочь казалась очень бледной. Он не поинтересовался, где она пропадала, а сама Черри ничего не сказала. Она поднялась наверх, остановилась перед дверью их спальни, но стучать не стала, а пошла дальше – в свою комнату. Несколько минут он сидел, глядя в пустоту, а потом сам отправился наверх.