— Но это тот самый! — взвивается продюсерша. — Мы же время замеряли. Сафи, это тот кусок?
— Хгэхм… тот.
— А где?!
И тут я вижу, как краснеет негр. Зрелище потрясающее. Был он в естественном состоянии черен как Чомбе в безлунную ночь, а стал серо—синим. Как осьминог.
— Да… — говорит, — они же там… — говорит, — а здесь же женщины, — говорит, — и смотреть будут женщины… наверное. Как же можно?
У нас наступил некоторый столбняк.
— Понимаете, эти люди там, на пленке, они совсем плохие люди, они скот угоняют…
— Убивают, — понимающе говорит режиссер.
— Да нет, — отмахивается Сафи, — убивают все. А эти скот крадут, еду отбирают, с женщинами… вот. У нас и слов—то таких нет, они арабские слова говорят. Или французские. Ну как я это могу вслух сказать? Ну кто я такой буду?
— Переводчик. — говорит режиссер, наливаясь темной кровью. И к продюсерше, — Где вы его такого достали?
— В Африке. — пожимает плечами продюсерша. — Где ж еще?
Минут через пять мне удалось а) выдворить их обоих б) уговорить Сафи пересказать мне содержание беседы.
Подозреваю, что зрители были крайне поражены куртуазностью дафурских герильеро, но, кто может — пусть сделает лучше.
* * *
Австралийская природа — это счастье мое! Сегодня нас вытащила на пикник родня, которой мы с удовольствием не видели бы никогда. И именно ту поляну, которую родственники облюбовали для пикника, избрали для устроения личной жизни две замечательных двухметровых черных краснобрюхих змеи. Прелесть этих товарищей заключается в том, что их бронепоезд стоит на запасном пути. Они отличаются исключительным для змей добродушием — если к ним не приставать. А вообще—то их яд для человека смертелен… А попробуйте освободить поляну от увлеченно предающихся личной жизни змей, не приставая к ним при этом…
В общем, поле боя осталось за змеями, пикник пошел прахом, а мы получили море удовольствия.
Они такие красивые…
* * *
А я не о змеях, я о французах, что жалко, потому что змей я люблю, а французов — нет.
А за что не люблю?
Сегодня опять дают на просмотр фильм. Документальный. Французский. О советской музыке. С английскими субтитрами, которые, естественно, нужно проверить. Потому что были прецеденты. Неплохой, в общем, фильм, потому что автор в основном молчит, а разговаривает Рождественский — а его всегда интересно послушать. И субтитры тоже ничего. Со всякими мелочами, но терпимо. Но на 15 минуте врезают хронику. Выступает Шостакович на каком—то собрании. И несет своим нечеловеческим голосом все, что положено в таких случаях нести. «Мы, советские композиторы…» Субтитр есть. И следующий есть. А на третьей фразе субтитры исчезают и вместо них на экране появляется надпись «Blah, blah, blah…».