– Я тебя люблю, – сказала Энни.
Эдвард улыбнулся, машина тронулась по Слоун-стрит, а Энни спросила себя: почему она сейчас произнесла эти слова? Детям она всегда говорила их перед сном и даже отправляя их куда-нибудь на час или два, но Эдварду – только когда они занимались любовью или в серьезных интимных разговорах. А когда это было в последний раз?
Энни заставила себя войти в универмаг, где ее со всех сторон толкали высокие, стройные, уверенные в себе молодые женщины. Она знала, что уж свитер-то поменять она должна во что бы то ни стало. Не хватало еще объяснять потом Эдварду, почему она этого не сделала.
До Пиккадилли-Серкус она добралась к полудню. Она заняла свое обычное место перед аптекой, начала разыгрывать привычную пантомиму, по ее представлениям позволявшую ей сохранить хоть отчасти респектабельный вид: нетерпеливо переступала с ноги на ногу, рылась в сумочке, недовольно смотрела на часы, изображая, что человек, которого она ждет, опаздывает.
Наконец к ней подошла молодая женщина, с которой Энни уже дважды имела дело. Как бы это ни было нелепо и лицемерно, но в первый раз она почувствовала к торговке глубочайшее отвращение. Теперь от этого чувства не осталось и следа. Женщина точно знала, что нужно Энни, а Энни точно знала, сколько это стоит.
Они уже зашли в переулок, и Энни открывала сумочку, чтобы достать деньги, когда девушка подняла глаза и изменилась в лице.
– Только попробуйте меня заложить, леди, – тихо, но свирепо проговорила она, – и вам конец.
Потом она полетела как ветер, проскочила мимо двоих мужчин, стоявших на углу, и исчезла. А Энни осталась стоять на месте, не понимая, что происходит и что надо делать. А потом она увидела, как один из мужчин бросился вслед за девушкой, а второй направился к ней.
– Извините, мадам, – сказал он, и тогда она поняла, что это полицейский.
Энни смотрела, как он сует руку в карман, зная, что он достанет оттуда полицейское удостоверение. Она ничего не могла сделать, кроме как смотреть на его руку, на открывающийся бумажник, на полицейский значок и фотографию. Полицейский заговорил с ней, и вскоре вернулся второй – без девушки. Ее попросили пройти с ними в участок и ответить на несколько вопросов, и даже угроза торговки наркотиками вылетела у нее из головы. Осталась только одна мысль, снова и снова прокручивавшаяся в вялом, затуманенном сознании.
Эдвард. Эдвард, который все еще ее любит, узнает правду. Бедный доверчивый Эдвард.
Как только они вошли в участок, она заплакала. Слезы были настоящими, но она вдруг с удивительной ясностью осознала, что именно слезы могут ей помочь. Офицер говорил с ней мягко, вежливо и даже сочувственно. Чем более невразумительными становились ее ответы, тем отчетливее она понимала, что на самом деле их интересует вовсе не она. Она была для них просто несчастной женщиной, у которой денег больше, чем ума, и которая пытается незаконным способом приобрести то, что они именовали наркотиками класса С. Но поскольку она пыталась купить не героин, кокаин или хотя бы марихуану, им была нужна не она, а торговка. И тогда Энни Олдрич-Томас, получившая безукоризненное воспитание, образованная, безупречно честная Энни нашла в себе силы наврать британской полиции. Она сказала, что поступает так в первый раз и раньше никогда ничего подобного не делала. Она понимала, что, возможно, они ей не верят, возможно, даже наблюдали за ней раньше, но она продолжала бессвязно лепетать, всхлипывать и умолять их ничего не сообщать мужу. У нее было ощущение, что она близка к спасению.