Татьяна сошла с тротуара и направилась к бульвару.
Человек в коже бросился за ней и схватил за руку.
– Оставьте меня.
– Не ломайся, девочка, иди в машину.
– Помогите, – крикнула Татьяна и ударила его сумкой по голове.
Но шофер продолжал тащить Татьяну к машине.
Пацан-беспризорник курил чинарик, прислонившись к дереву.
Он услышал крик Татьяны.
Увидел, как на нее напал мужик в коже.
– Пацаны! – завопил он, вытащив фомку, – Пацаны! Нашу тетю грабят!
Крикнул и бросился на помощь Татьяне. Из асфальтового котла вылезли пять оборванных пацанов с ножами и бросились на мостовую.
Шофер увидел их и побежал к машине.
Прыгнул на сиденье.
– Гони.
Машина сорвалась с места.
Беспризорники окружили Татьяну.
– Мы же сказали, тетя Таня, что не дадим тебя в обиду.
Татьяна расцеловала их чумазые лица.
– Не вышло, – сказал зло Паша, снимая шлем и очки.
– А так никогда не выйдет. Нужно хитрее. Поехали на Трубу к Митьке-художнику, пусть он нам справит документы ГПУ.
– Зачем?
– Дурак ты, Паша. Подъехали к дамочке, ксиву показали. ГПУ, вы задержаны. Понял?
– Ты гений.
– Не зря целое реальное училище закончил.
В кафе «Домино» дрались рабочие поэты.
Опрокидывали столы, разлетались по полу стулья.
Мат висел под потолком вместе с папиросным дымом.
Сергей Есенин, вскочив на стол, дирижировал боем.
– Андрюха, дай ему в ухо!
– Сильнее бей, чтоб к дверям отлетел!
– Пашка, по сопатке его! По сопатке!
Администратор, а нынче хозяин, Николай Николаевич, стоял, прислонившись к эстраде, равнодушно взирая на драку.
– Вызовите милицию, – подлетела к нему экзальтированная нэпменша.
– Зачем?
– Но они же дерутся. Мы с друзьями пришли посмотреть на поэтов, послушать стихи. А у Вас нравы как в рыночной пивной.
– Мадам, Вы присутствуйте при редком зрелище дележки трона короля поэтов.
В кафе вошли Владимир Маяковский и Владимир Нарбут.
– Тихо! – громовым голосом крикнул Маяковский.
– Перестаньте!
И драка остановилась, как по команде режиссера.
– Володя Нарбут будет читать свои стихи.
Нарбут как нож сквозь масло прошел сквозь толку притихших поэтов.
Вошел на эстраду, оглядел зал.
И начал громким хрипловатым голосом.
– Меня застрелит белый офицер,
– Не так, так эдак.
– Он, целясь, не изменится в лице.
– Он очень меток.
– Что женщину я у него отбил,
– Что самой лучшей,
– Что сбились здесь в обнимку,
– Две судьбы,
– Обычный случай.
Он читал дальше.
Зал замер.
Стихи злой тревогой накатывались на зал.
Да и сам поэт был больше похож на того офицера, о котором он читал.
Одноглазый, с бритой наголо головой, он обрушивал на зал забытую страсть братоубийственной войны.