…Спирька вошел в темный Банковский переулок. Фонари не горели, но он прекрасно ориентировался.
Навстречу ему двигались четыре человека, в темноте практически неразличимых.
Когда они поравнялись со Спирькой, вспыхнул свет карманного фонаря.
– А ну пошел, не то я тебе, падло, руки оторву, – рявкнул Кот.
– Месье, у Вас есть деньги? – по-французски спросил человек с фонарем.
– Ты что несешь, фонарь гаси!
– Тогда снимайте пальто.
– Что?! Да ты, фраер, знаешь, кто я? Я Кот, Спирька Кот, меня все общество знает.
– Слушай, я твоих блатных примочек не знаю.
Фонарь скользнул по четырем фигурам, и Спирька увидел четыре маузера, направленные ему прямо в живот.
Он снял пальто, потом пиджак, жакет с золотой цепочкой и часами, брюки и туфли.
– Спасибо, месье Кот, и помните, мы вас, уголовную сволочь, будем нещадно давить, как и ваших красных коллег. А теперь идите…
…Ну я и пошел к свату, сказал, что проигрался, а не то позора не оберешься. А квитанция в пальто была.
– Ну что же, Спиридон, – Тыльнер встал, потянулся – с нападением на вагон мы с тобой разобрались. Теперь отведут к народному следователю Трегубскому, он магазином и займется.
– Спасибо, начальник, – Спирька встал, причесался, привел себя в порядок, закинул руки назад и пошел к двери.
Зазвонил телефон.
– Тыльнер у аппарата. Здравствуйте, Федор Яковлевич, вот беседуем о давешних французах. Кто беседует? Оловянников… Не знаете… Это субинспектор Линейного отдела… Что же все, что есть…
Тыльнер положил трубку.
– Нас в ЧеКу зовут.
Лена Иратова разложила пасьянс, но делала это невнимательно, поглядывая в окно.
А за окном творилось нечто странное. Непонятные люди тащили мешки опавшей листвой и посыпали перрон.
Администратор Брославский что-то объяснял начальнику станции.
В купе влетела гримерша.
– Леночка, солнышко, красавица, на грим.
– Какой грим, Анечка?
– Стоим четыре часа, станция чудесная. Режиссер вздумал снять Ваш крупный план.
– Смешно, а где мое платье?
– Все готово – и платье, и шляпка.
На перроне осветители устанавливали прожекторы. Стояла обычная киношная суета.
Разумный подошел к Лене.
– Леночка, милая, сцена несложная, но Вы должны ее сыграть как богиня. Вы в трауре сидите на станционной скамейке, вечер, перрон пуст, Вы на опалой листве зонтиком пишите имя любимого, ветер сразу же уносит листья, как Вашу надежду на встречу. По перрону идут два офицера, они видят красивую грустную даму в трауре, проходят мимо, подносят руку к козырьку, понимая, что это офицерская вдова. Все. Это снова сцены. Дальше Ваш крупешник, крупешник офицеров, Ваш взгляд им вслед. Вы посмотрите, какое отчаяние. Уездная Россия, еще не тронутая революцией. Так, начинаем.