И всё-таки нехорошее ощущение меня не оставляло…
В зарослях стланика за нами кто-то был. И едва я сообразил, кто это, сердце обвалилось вниз, и у меня гулко застучало в ушах.
– Не поднимай головы, – прошептал я одними губами. Виктор едва качнул головой, и мы продолжали идти по дну ручья как ни в чём не бывало. Два смертельно уставших человека, с поклажей, еле переставляющих ноги по камням.
– Стой, Витя, передохнём, – громко и обречённо сказал я и почти повалился на камень, скинув рюкзак. При этом повернулся лицом к прячущимся в кустах людям. Это был наш единственный шанс – причём довольно значительный. Моё лицо осветили лучи заходящего солнца. Я повращал плечами и несколько раз взмахнул руками – вроде бы разминаясь, а на деле показывая, что у меня нет на себе другого оружия, кроме висевшего на плече карабина. Затем полез в рюкзак, достал кружку и протянул Виктору.
– Сходи принеси водички.
Его слегка качнуло, когда он приподнялся, но тем не менее Витя добрёл до ручья и наклонился к воде.
«Пора!»
Я поднял глаза наверх. И встретился взглядом с сидящим в кустах человеком.
Кусты шелохнулись, и два пастуха скользнули вниз, по склонённым ветвям, на гальку.
– Здравствуй, Егор, – произнёс я обычным голосом.
– Привет, Зим, – ответил тонким голосом старший – невысокий смуглый человек с раскосыми глазами, одетый в почти белую, застиранную брезентовую куртку и штаны, обутый в болотные сапоги, – это Митя. – Он протянул руку в сторону своего напарника, молодого паренька с чуть испуганным лицом. – А ты что делаешь в тундре в тапочках?
Егора, ламутского оленевода и старшего пастуха рода Тяньги, я знал уже лет восемь, правда, встречались мы всего раза два-три в год. Временами его стойбище кочевало рядом с метеостанцией, на которой я когда-то работал начальником, они меняли меховую одежду на сгущённое молоко, сахар, муку. Впрочем, знали мы друг друга неплохо – Егор по нескольку ночей проводил у нас, смотрел телевизор, немного выпивал, много расспрашивал. Был он когда-то бригадиром в оленеводческом совхозе «Путь Ильича», стадо у него было большое – тысячи три оленей. Но в 1993 году совхоз буквально испарился в воздухе – руководство, сплошь из пришлых русских и украинцев, продало всю движимость предприятия – грузовики, вездеходы, снегоходы, и в буквальном смысле улетело по воздуху – сели в самолёт и растворились на бескрайних просторах Родины, а вот пастухи остались со своими оленями… Какие-то бригады оленей тотально пропили и переселились полностью в Орхоян, где запили и опустились. А род Тяньги собрался целиком в один кулак, объединил несколько стад и вот уже десять лет кочевал по здешней лесотундре так, как делали их прадеды и прапрадеды. Люди они в большинстве своём были неторопливые, как большинство оленных людей, очень внимательные ко всему на свете. Несколько своеобычные, да, но ведь и образ жизни их был не такой, как у нас…