Верестников же, увлекшись, покопался в прошлом генерала. Он с детства был послушным, руководствовался двумя вещами: разрешено и положено. Напора, натиска, темперамента, которые он обрел с годами, у него в детстве не наблюдалось.
Он учился лучше всех, но в лидерах никогда не ходил. К нему прилепилась кличка Староста, хотя он всего лишь пару недель замещал заболевшего активиста класса.
Алексей скакнул в первую половину 90-х. Там остались все неудачные начинания, связанные с бизнесом, – через надежных посредников, как это делали другие высокопоставленные чины из службы безопасности. Плюс еще несколько неудач, и он пришел к выводу, что к личным успехам генерал не слишком приспособлен.
Личные успехи…
Алексей Верестников улыбнулся, мысленно вернувшись на четыре года назад, когда он только-только начинал работать на генерала Короткова… Как и всегда, он выглядел безупречно: деловой костюм, галстук в тон голубоватой рубашке, ботинки без единой пылинки. Лет на десять старше его дама без обиняков сказала Алексею: «Даже когда ты в костюме, ты выглядишь жеребцом. На тебе трусы с анатомическими подробностями. Я угадала?» Она угадала. Дело было на вечеринке, за городом, где была уйма места. Он дал ей убедиться в ее правоте. Где-то в кустах, сквозь которые проникал свет с импровизированного танцпола, она опустилась на колени и расстегнула ему штаны. Прошептала: «Господи…», прежде чем облизнуть сначала свои губы, а потом его член. Они сами себе казались одержимыми – оттого, что занимались сексом почти на виду у всех. И пусть это была иллюзия, самообман: их не видел никто, но они видели всех. Их громкие стоны тонули в звуках неповторимого голоса Дайаны Кролл (как сейчас он помнил, какую песню исполняла джазовая певица: «Это был прекрасный августовский день»), словно подпевали ей, как могли. Они ловили каждый посторонний звук, но не пропускали ни одного мгновения своей неистовой близости. Это было странное чувство, и Алексей, во всяком случае, ни до, ни после того вечера ничего подобного не испытывал.
Она первой вернулась за свой столик, где ее, нервно поглядывая на часы, поджидал муж – генерал Коротков. Даже по его скупой артикуляции (говорил он сквозь зубы) нетрудно было догадаться, о чем спросил он. «Где тебя носило?» Американка ответила бы, что ходила пудрить нос, что означало: «Я делала минет в туалете». А эта русская баба, с зелеными от травы коленями, скрытыми под роскошным платьем, ответила: «Скрутило живот, господи… А ты что подумал?» – «И что, все эти полчаса ты…» Алексей не знал, выручил ли он новоявленную любовницу или, наоборот, усугубил ситуацию, но решил вмешаться. Он подошел со своим бокалом – так, как если бы прохаживался, убивая скуку, по палубе суперлайнера. Коротков был вынужден представить его: «Подполковник Верестников. Алексей», – назвал он его по имени. «Так вы офицер? – спросила она, выгнув бровь. – А я подумала, официант». – «Все к этому идет», – ответил он. Как сейчас помнил, свою жену Коротков так и не представил.