– А нам есть куда их спускать? – поинтересовался я неназойливо и выглянул из люка.
Склон был слишком крутым, чтобы гулять по нему даже здоровым людям. Но ползком перебраться куда-то с открытого места к камням все же можно было. И можно было даже переносить раненых.
– Давайте, работаем, отец Валентин, с лейтенантом Соболенко – спускайтесь, будете принимать раненых там, мы с капитаном будем их спускать… Соболенко, возьми с собой автомат. У солдат возьми, мало ли… Капитан, пока они спускаются, сходи в кабину пилотов, проверь, что там со связью. Надо сообщение на базу отправить. И о банде данные передать. Разберешься?
– Не знаю…
– Моего радиста возьми, – кивнул старший лейтенант в сторону стоящего неподалеку младшего сержанта, который разговор слышал. – У него обе руки, кажется, сломаны, но он подскажет, что включить и в какую сторону.
Капитан ушел вместе с радистом, который уже оказался рядом, готовый выполнить приказ, но держал обе руки перед собой, чтобы, не приведи Господи, не задеть ими какую-то преграду. Лейтенант шагнул в сторону к солдатам, перевязывавшим один другого, и взял, не спросив разрешения, два автомата, поскольку собственного оружия не имел. Я, не думая долго и тоже вежливого разрешения не спрашивая, сразу перехватил один из них.
– Стрелять умеете, батюшка? – поинтересовался Соболенко.
– Я, добрый брат мой, до семинарии в армии служил. Приходилось и пострелять. На стрельбище, конечно… Не в людей, понятно… Но если доведется за единоверцев встать, не оплошаю, не сомневайся.
– Мне пока тоже только на стрельбище… – без стеснения и даже с каким-то волнительным ожесточением, словно ему не терпелось применить оружие в настоящем бою, признался лейтенант Соболенко, взял мой автомат за приклад и кивнул:
– Прыгайте на ствол, по нему спуститься не сложно. Оружие я сброшу.
Спуститься, как казалось со стороны, и в самом деле не слишком сложно. Я только рясу за пояс заткнул, чтобы не мешала, перекрестился, приноровился и прыгнул, не мучая себя сомнениями. Влетел так, словно на мотоцикле в столб, и даже лбом слегка впечатался. Слава Господу, не слишком сильно. В ствол, матерь его, обеими руками и обеими ногами вцепился, и показалось, что сейчас непременно сорвусь, как ворона крыльями, взмахну руками, но полететь не сумею ни в одну сторону, кроме единственной. Но все же удержался. Вот верхолазом, скажу честно, я никогда не был. У меня даже на церковной колокольне, когда нас, семинаристов, основам церковного звона обучали, голова кружилась. Признаюсь без стыда, страшно стало, хотя высота здесь, в сравнении с колокольней, никакая, и холодный пот по спине стал ниже стекать, за брючный ремень. Хотелось держаться вот так, пока силы есть, до судороги в мышцах, и не шевелиться от боязни свалиться и по склону скатиться. Но я дыхание перевел, посмотрел через плечо, а из вертолетного люка на меня уже не только старший лейтенант Воронцов с лейтенантом Соболенко смотрят, но еще и солдаты. С надеждой смотрят, ждут, чтобы я им пример подал. Они же раненые, и дело священника их словом и примером поддерживать. И пусть я священник не настоящий, поддержать парней, от которых во многом и моя жизнь тоже зависела, хотелось. И именно своим примером в первую очередь. И я сначала пошевелился, ища одной ногой опору, нашел, потом второй ногой стал другую опору искать. Ветка под моей ногой чуть-чуть затрещала, но выдержала. А когда я вес тела распределил, и трещать перестала. И я начал спускаться. На землю спрыгнул так, чтобы плечом о ствол опереться и не упасть. Получилось. И после этого я себя зауважал, сам себе непревзойденно ловким и храбрым показался.