Тим взволновался при виде иглы больше любого пациента, и я успокоила его: «Я дам ему местный наркоз, не переживай, через двадцать минут он запляшет. Я собираюсь вколоть ему прокаин вокруг всей раны… Вот, смотри, ему не больно. Черев двадцать минут я буду резать гематому и он ничего не почувствует».
Герр Вагнер подал мне скальпель. Из четырехдюймового разреза на ногу лошади потек гной, потом кровь, сгусток которой плотно закроет рану. Облегчение коня, когда в его ноге ослабевало напряжение и давление, чувствовалось на расстоянии. Он зашевелил ушами, Тим что-то шепнул в одно из них. Герр Вагнер подавал мне все, что надо без вопросов и размышлений. Очень скоро рана была чистой, я щедро засыпала ее пенициллином, зашила, перевязала, сделала укол от столбняка и еще пенициллина в шею…
Герр Вагнер сзади меня сказал: «Спасибо gnadlige Frau, благодаря Вам он будет жить».
Тим широко ухмыльнулся, старый пегий промолчал.
И мы пошли пить кофе. Я неожиданно очень устала, но чашка кофе – непреодолимый соблазн. Элмер и герр Вагнер остались в конюшне, Шандор пошел с нами. Его внимание к Аннализе не входило в границы мелких домашних услуг – он уселся рядом со мной на скамейке и предоставил ей заниматься хозяйством в одиночестве. Тим предложил помощь, но разрешения не получил, тоже сел и стал осматриваться с видимым удовольствием. Он именно так себе все и представлял и всю жизнь мечтал жить в таком экзотическом месте – не в доме, а в постоянном движении.
В жилом фургоне царил ужасный беспорядок, но это ничуть не уменьшало его привлекательности. Хотя он еще не успел состариться, вековые традиции цирковой жизни вопреки обтекаемым линиям превратили его в кочевую кибитку. У двери в эмалированной плите горел газ, но освещал ее старинный фонарь, а маленький столик покрывала красная ткань с бахромой, точь-в-точь цыганская шаль. Занавес делил комнату на две части, в щель виднелись одежду на кровати, голубой бархатный костюм для верховой езды, блеск украшений. На крючке у окна висела гусарская шапка, покрытая аметистами и бриллиантами, ее страусовый плюмаж слегка шевелился в теплом ветре от плиты. С другого крюка свисала клетка, прикрытая клетчатым платком. На полке, засыпанной пудрой и румянами, свечи стояли с двух сторон квадратного зеркала с отбитым уголком. Аннализа говорила что-то о попугае дяди Францля.
Кофе был великолепен, но его запах перебивал аромат горячих свежеиспеченных булочек и хлеба. Аннализа поставила на стол блюдо, заполненное ими, Тимми издал совершенно невообразимый немецкий звук и воскликнул: