– Папа!
– Да, я оказался способен на ужасные поступки! Юлия не может ни обидеться на меня, ни проклясть меня. Она даже не знает, кто я такой, – полнейшая безнаказанность!
Было очевидно, что он предпочел бы любое наказание этим мучениям, преследовавшим его на протяжении сорока лет. Да, во всем виноват был он, хотя его никто не обвинял, он не мог искупить свою вину, и ему оставался лишь один удел – страдание. Она поняла, что это был его крест. Он любил Камиллу больше всего на свете, и он потерял ее, а сейчас, признавшись ей во всем, он рисковал утратить и дочь. Это было не запоздалое раскаяние, а выплеск неутихающей боли, с которой он жил все эти годы. Каждый вечер, возвращаясь домой, он видел, что его жене становится все хуже, она все больше замыкалась в себе, и то большое счастье, о котором он мечтал, так никогда и не посетило его. Разве это не было достаточным наказанием?
– Папа, послушай…
– О, я буду очень благодарен тебе, если ты ничего сейчас не станешь говорить. Твои слова могут опередить твои мысли, но не существует таких слов, которые могли бы упрекнуть меня за то, что я сделал. И давай поставим на этом точку, я больше не могу…
Он еще раз бегло взглянул на цветочные клумбы и пошел в обратном направлении. Куда? К машине, чтобы навсегда покинуть Пейроль? Может, ему казалось, что дочь не захочет больше знаться с ним?
– Подожди меня! – гневно закричала она. – Почему ты не рассказал мне правду после того, как я нашла то семейное свидетельство?
– Я не хотел, чтобы ты смотрела на меня так, как смотришь сейчас.
– Нет, – запротестовала она, смягчившись.
То, что она испытывала по отношению к нему в этот момент, было похоже на сострадание. Сейчас ее отец не имел ничего общего с молодым Анри Фонтанелем, безжалостно убравшим Юлию со своего пути.
– Тяжело опускаться с небес на землю, – вздохнула она. – Вы заставили меня поверить в сказки, ты и мама… Я была убеждена, что вы самые лучшие родители на свете.
– А теперь ты убедилась в том, что я чудовище. Задумавшись на секунду, она пробормотала:
– Нет… Просто человек, а не икона.
От своих пациентов, которых она наблюдала, лечила, иногда сопровождала до самого конца, ей приходилось слышать невероятные признания. Самое простое на первый взгляд существование скрывало подчас весьма сложное или очень несчастливое прошлое.
– Ты рассказал все это Адриану?
– Нет. Я не хотел, чтобы он знал, почему я отверг Юлию.
– Знаешь, папа, я хочу снова увидеть ее…
– Тебе решать. Но я не поеду с тобой, Паскаль.
Ему не стало легче оттого, что он рассказал ей всю правду, и бремя его вины не стало меньшим. У него по-прежнему был вид старого и измученного душевной болью человека. Какие же усилия приходилось ему прилагать, чтобы окружающие этого не замечали?