И она сразу же спросила:
— Скажи-ка, откуда ты знаешь того парня, что привел тебя вчера сюда?
Я рассказала ей все, как было, и она, наверное, сочла мою историю правдой о первом «приключении» в Танжере. Она погасила сигарету о ножку жаровни:
— Пари держу, что он сегодня же вечером придет сюда и станет бродить вокруг дома! Кот не пропустит лакомый кусочек!
Мне хотелось помыться, и я сообщила об этом тетушке. Она поставила тазик с водой греться на керосиновый примус, который свистел и шипел, пока длинный тошнотворно-желтый огонек не стал голубым, а потом ярко-алым. Потом она отнесла лохань в кухню.
— Сегодня помоешься здесь, но скоро я поведу тебя в баню. Вот увидишь, ее не сравнить с тамошними мавританскими банями.
Слово «тамошними» прозвучало с презрением, которое прошедшие годы так и не смогли стереть. Наверное, после дяди Слимана тетя Сельма сохранила рану в сердце.
Потом она показала мне туалет, находящийся в углу двора:
— Два дня у тебя будет запор, как обычно на новом месте, но ты, по крайней мере, знаешь, где облегчиться. И не обращай внимания на большую крысоловку в углу. Ненавижу крыс, чтоб Аллах их за хвост подвесил! Ночами они вылезают из сточных канав, чуя запах сыра. Вот я и воздаю по их же грехам!
Оказавшись в горячей воде, я впервые за долгие месяцы ощутила легкость и полноту жизни.
Я закрыла глаза, руки боязливо коснулись плеч и бедер.
Вода весело зажурчала в дельте паха, кончики грудей напряглись под прохладным касанием воздуха.
* * *
Тетушка Сельма не ошиблась насчет моего проводника. Он приходил не один раз, а пятьдесят, шагая по улице сначала бодро, а потом все более понуро. Он не отступал, пока лалла, взятая измором, не открыла ему дверь, пока он не застыл, неловкий, в феске набекрень, посреди двора, замощенного мрамором, голубые жилки которого я любила рассматривать в часы неопределенных мечтаний.
— Чего ты от нас хочешь? — спросила она. — Ты взялся проводить мою племянницу, и тебя щедро отблагодарили. Но это не причина для того, чтобы торчать перед моим домом, как аист на болоте, на глазах у всего квартала. Ты, что ли, думаешь, здесь у нас публичный дом?
Он густо покраснел, и я увидела, озадаченная, что тетушка Сельма, при всей своей городской утонченности, могла, разговаривая с мужчинами, быть грубой, когда хотела.
— Я серьезно говорю! Приходишь сюда, шляешься, бродишь вокруг дома! Показать себя хочешь? А что дальше? Здесь живут почтенные люди. Ты, докер, одно должен понять: нам здесь мужчина не нужен. Тем более уличный хулиган.
Две секунды он переминался с ноги на ногу, потом выпалил: