Он бросил трубку с богохульной бранью. В конце концов Дрисс сдался, и я приняла Хамида на бульваре Свободы.
Хамид галантно склонился над моей рукой, поправил галстук и сказал:
— Я целую вечность мечтал с тобой познакомиться. Дрисс столько рассказывал мне о тебе.
Дрисс явно был не в своей тарелке. Он что-то буркнул в знак приветствия, подал виски, принес розового вина, расставил чаши из лиможского фарфора с зелеными оливками и фисташками, сел в кресло и нахмурился.
Хамид спросил его:
— Ты на меня дуешься?
— Я устал. На работе был тяжелый день. Три понтажа подряд.
Я промурлыкала:
— Я приготовила пастилью с голубями. А на закуску — креветки-гриль и салат из огурцов. Надеюсь, вы оба проголодались.
Но они ели без аппетита. Дрисс был настороже, он следил и за мной и за Хамидом, ловил каждое движение, каждый взгляд. Я убрала со стола, и Дрисс переменил спиртное, закурив сигару к коньяку. Настроение его не улучшилось.
Я мыла посуду; Хамид пришел за льдом. Наши руки соприкоснулись над раковиной — вот и все, что увидел Дрисс, когда ввалился в кухню за салфеткой, в этом он признался мне позднее, в пять часов утра.
Он побледнел и набросился на Хамида, схватив его за лацканы пиджака:
— Я запрещаю тебе вокруг нее крутиться! Слышишь, пидор?
Хамид ответил ему долгим взглядом, с кривой улыбкой:
— Ты что, заболел?
— Я психопат, антропофаг и некрофил и перережу горло твоей матери, если ты только дотронешься до Бадры. Она моя! Моя, слышишь, ты, рыцарь простаты!
Хамид отряхнулся, поправил ворот рубашки и процедил, смертельно бледный:
— А я, по-твоему, кто? Я чей?
Он весь сжался, как обиженный кот, и ушел. Я вытерла тарелки и бокалы и взяла сумку, чтобы уйти.
— Ты куда? Кто тебе позволил уходить?
— Дрисс, ты просто смешон.
— Мне все равно! Только шевельнись, и я тебе всажу пулю в затылок.
Мы провели вечер, сидя в гостиной напротив друг друга, он пил виски, я считала стежки. В полночь я отважилась подать голос.
— Я…
— Заткнись! Ненавижу тебя, стерва! Что ты возомнила? Я что, не знаю, что ты там замышляешь? Ты за кого меня принимаешь? За кого ты меня принимаешь?
— Ты слишком много выпил!
— Запрещаю тебе говорить со мной, змея! Хочешь рога мне наставить, так ведь? Теперь, когда от мадам больше не пахнет навозом, когда она носит платья от Ива Сен-Лорана, она считает, что может обвести меня вокруг пальца. Никогда! Говорю тебе, никогда! Я тебе глаза вырву!
Его было не узнать, он был ужасен. Настоящий сумасшедший.
— Ты поплатишься за это, Бадра! Ох как поплатишься! Он пошел на кухню, пробыл там пять минут и вернулся с бельевой веревкой.