В переулке у входа на базар стояла водопроводная колонка. Юрка напился, вдоль трамвайной линии вышел на бульвар, поискал, где бы сесть. Узенькие газоны, огороженные узорными керамическими плитками, были сплошь утыканы цветами, скамейки заняты парами. Они сидели вплотную по три-четыре на скамейке и шептались. Только на одной скамейке сидели двое. Развалившись, расставив ноги в узких черных брюках, откинулся на спинку парень с давно не стриженными волосами. На плече у него, уцепившись обеими руками за шею, висела молоденькая девчонка с подведенными глазами. Оба молчали. В черно-белом ящике на груди у парня громко крякало, хрюкало и выло. Ноги у Юрки подгибались, он сел на самый краешек скамейки.
- Мотай отсюда, - сказал парень.
Он не повернул головы, и Юрка не понял, что сказано это ему.
- Ты что, глухой? - повернулся парень. - А ну, пошел... - и выругался.
Юрка встал. Девчонка потерлась щекой, умащиваясь поудобнее, и опять оцепенела. В ящике хрюкало и выло.
На одной из скамеек пели. Там сидели две девушки и трое парней. Один из них бренчал на гитаре, как на балалайке, и унылым голосом полупел-полуговорил:
- "Ты ваяешь, а что ваяешь - не понимаешь".
- "Я ваяю, - подхватил другой парень, - и понимаю: ягодицы я ваяю"...
Девушки засмеялись.
- Бросьте, - сказал третий парень в очках. - Пародии на дураков и негодяев - пустое дело. Они убеждены, что это не про них.
- Хорошо, - сказал парень с гитарой, - оставим пародии и пойдем спать.
Он поднялся, за ним встали остальные. Юрка бросился к скамейке боялся, что ее снова займут. На скамью больше никто не садился, другие скамейки пустели одна за другой, и скоро Юрка остался на бульваре один. Прямо перед ним сияли витрины магазина "Воды - мороженое", где они пировали с Виталием Сергеевичем, за ним проступал в темноте мрачный куб мечети, увенчанный куполом. Юрка оглянулся еще раз и вытянулся на скамье.
Утром дворник принес резиновую кишку, чтобы поливать цветы, и согнал Юрку. Возле булочных стояли фургоны с надписью "Хлеб", из фургонов в магазины носили полные лотки. Юрка старался на них не смотреть. Он снова пошел вдоль трамвайной линии, подальше от базара, от дома бабушки, чтобы не столкнуться с мамкой. На скрещении двух улиц трамвай отвернул влево, булыжная мостовая кончилась, начался гладкий асфальт. Бурые от пыли кусты и деревья чахли по обе стороны жирно поблескивающего асфальта. Справа тянулась бесконечная высокая ограда из ракушечника. Где-то недалеко за ней шумело море. У бензозаправочной станции Юрка постоял, посмотрел, как автомобили гуськом подползали к красным колонкам, долго сосали толстую, обвитую проволокой кишку, сразу повеселев, вышмыгивали с площадки станции и тут же терялись в непрерывной веренице машин, которые, фырча и пришепетывая, неслись по асфальту.