— Пожалуйста, скажите мне все.
Устало вздохнув, Алекс провел рукой по своим волнистым темно-каштановым волосам.
— Когда я выкупил твой контракт, ты стала как бы неотъемлемой частью Бель-Шен. Фортье держит в своих руках закладную на эти земли и на все остальное.
— Недвижимое и всякое другое имущество, — прошептала она. Сердце Алекса переполнилось жалостью.
— Да…
— Включая и меня?
— Да.
— В случае расторжения вашей помолвки с Клариссой вы не сможете выкупить закладную. Тогда Фортье получит Бель-Шен вместе со всем другим имуществом? Включая и меня?
Алекс кивнул.
— Но этого не будет. Не надо зря беспокоиться. Теперь ты понимаешь, почему я не мог отпустить тебя, даже если бы и хотел? Если ты уедешь прежде, чем весь долг будет полностью погашен, у Фортье будут законные основания преследовать тебя. Чего, разумеется, он не преминет сделать.
— Вам следовало рассказать мне об этом.
— Я не думал, что это может удержать тебя от очередного побега. К тому же я был настолько глуп, что надеялся удержать тебя своими чувствами, заботой о тебе. Я хотел, чтобы ты оставалась со мной по своему собственному желанию, а не из страха перед Фортье… И раже не на сочувствия ко мне…
— Алекс…
— Городской особняк теперь полностью твой. Я буду бывать лишь наездами, чтобы удостовериться, что у тебя все в порядке, но я не буду ждать от тебя ничего… Кроме учтивости…
— Алекс, пожалуйста…
— Прости, но нам предстоит достаточно долгий путь, поэтому я спущусь вниз и присоединюсь к Раму, который играет в карты. — И он пошел прочь, меряя палубу крупными шагами.
Провожая взглядом его высокую фигуру, Ники почувствовала сильную боль в сердце Такой гордый, сильный и такой заботливый человек. Но такой одинокий. Он нуждается в ней гораздо больше, чем она думала, а она так глубоко его ранила Пальцы Ники задрожали, она невольно вцепилась в поручень. Что ж, зато она будет свободна. Как только закладная будет выкуплена, Алекс отпустит ее. Он уверен, что она не испытывает к нему никаких чувств, и поэтому не станет ее удерживать.
«Но ведь этого ты хотела с самого начала, — твердо сказала она себе. — Ты сможешь вновь принадлежать себе самой. Сможешь жить, как тебе хочется».
Почему это вдруг перестало ее волновать?
Ники почувствовала, как у нее болезненно перехватило горло. То, что было для нее святой правдой, вдруг превратилось в ложь. Как она допустима это? Что привязало ее к вроде бы чужому ей человеку так сильно, что уже и свое счастье не имеет для нее особого значения? Теперь для Николь уже не так важно то унижение, которое должны переносить незаконнорожденные дети. Гораздо важнее утешить его и оказать сочувствие, которые ему столь необходимы.