– И сколько?
– Две тысячи долларов. Пап, тебе это, наверное, покажется странным…
– Что, Дженни?
– Вот если бы у меня были две тысячи долларов, то я сама пошла бы туда и внесла бы за него залог. Потому что, знаешь, он выглядел таким расстроенным. Мне его стало жалко. – Она снова помолчала. – Пап, разве так бывает?
– Иногда бывает, – подтвердил он. Дженни кивнула:
– А скоро тебя отсюда выпишут?
– Через неделю, – ответил Хэнк. – Может быть, продержут чуть дольше.
– Тебя сильно избили, да?
– Да.
– И каково это? То есть я хочу сказать, каково это, когда тебя бьют?
– Удовольствие ниже среднего, – сказал он и попытался улыбнуться.
– Пап, а вдруг… вдруг это дело опять кого-нибудь не устроит, и что тогда? Тебя снова могут избить?
– Полагаю, такая вероятность существует.
– Тебе страшно?
Хэнк встретился с дочерью глазами. Он видел, что она ждет от него честного ответа, но тем не менее солгал.
– Нет, мне не страшно, – ответил он и тут же понял, что совершил большую ошибку, сказав дочери не правду. Дженни отвернулась от него.
– Ну ладно, – проговорила она. – Мне, пожалуй, пора. Мама просила передать, что она зайдет к тебе вечерком.
– Дженни, а ты ко мне еще придешь? – спросил он.
– А ты хочешь, чтобы я пришла? – переспросила она, и их взгляды снова встретились.
– Очень хочу.
– Я постараюсь, – пообещала она.
– Может быть… возможно, тогда мы сможем поговорить.
– Ага, может быть.
– Ну, то есть поговорить наедине, чтобы ни медсестры и вообще никто не мешал.
– Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Так, Как мы разговаривали, когда я была совсем маленькой.
– Да.
– Может быть, – снова повторила она. – Но тогда это будет не раньше, чем через неделю. Мама отправляет меня в Рокэвей, в гости к Андерсонам.
– Вот как? И когда вы приняли такое решение?
– Вчера вечером.
– И как долго ты собираешься у них гостить?
– Неделю. – Дженни замялась. – Знаешь, мне кажется, мама боится, что если я останусь в городе, то со мной тоже может что-нибудь случиться.
– Ясно, – вздохнул Хэнк.
– А ты что, тоже считаешь, что со мной может что-то произойти?
– Не знаю.
– Ну ладно… – Дженни передернула плечами. – Пап, мне пора. – Она наклонилась и торопливо чмокнула его в щеку. – Выздоравливай.
Она направилась к выходу, и он смотрел, как за ней бесшумно закрылась дверь палаты.
* * *
Несмотря на ежедневные визиты Кэрин, следующая неделя тянулась очень медленно. За долгие часы, проведенные в одиночестве, он то и дело мысленно возвращался к нападению в парке, размышляя о том, сможет ли он когда-нибудь забыть тот вечер и то, с каким молчаливым остервенением били его совершенно незнакомые подростки. Однако вынести кое-какой урок из случившегося ему все-таки удалось. Начать хотя бы с того, что теперь он знал, что избиваемый перестает быть человеком, превращаясь в одну сплошную открытую, саднящую рану. Человек бессилен против банды, приговорившей его к беспощадной, жестокой экзекуции. Банда была и строгим судьей, хладнокровным судом и бесчувственным палачом. И именно эта бесчувственность привносила в сам факт избиения еще более жуткий смысл. Ибо избитый человек уже никогда не сможет забыть той боли, унижения и беспомощного отчаяния, которые ему довелось пережить.