Бедный батюшка! Как я любила его! Он был беззаботным и непосредственным, и я предполагаю, что унаследовала от него эти качества. Может быть, поэтому я была его любимицей. У матери не было любимцев, и мы составляли настолько большую семью, что я едва знала некоторых своих братьев и сестер. Нас было шестнадцать, однако пятерых я никогда не видела, поскольку они умерли до того, как я могла узнать о них. Матушка гордилась нами и обычно показывала нас иностранным гостям.
— Моя семья не маленькая, — любила говорить она, и все ее поведение свидетельствовало, что она рада иметь так много детей.
Обычно раз в неделю врачи осматривали нас и проверяли наше здоровье, их заключения направлялись матушке, которая тщательно их просматривала. Когда нас вызывали к ней, мы испытывали подавленное настроение и были непохожи сами на себя; она обычно задавала нам вопросы, а мы должны были давать правильные ответы. Мне было легче, поскольку я была одной из младших, а некоторые из старших ужасно пугались, — даже Иосиф, который был на четырнадцать лет старше меня и казался таким важным, — ведь в один прекрасный день он мог стать императором. Где бы он ни появлялся, каждый приветствовал его так, будто он уже стал императором, — только не в присутствии мамы. Однажды, когда он захотел покататься на санках в неподходящее время года, его слуги доставили для этого снег с гор. Он был очень упрямым и склонным к высокомерию, и Фердинанд рассказывал мне, что матушка ругала его за «необузданное желание делать все по-своему».
Я убеждена, что батюшка испытывал благоговейный страх перед ней. Он принимал незначительное участие в государственных делах, однако мы его видели очень часто. Он не всегда выглядел счастливым и однажды довольно грустно и с небольшой обидой сказал:
— Императрица и дети представляют двор, а я здесь простой человек.
Много лет спустя, когда я осталась одинокой и в тюрьме предавалась воспоминаниям о раннем детстве, я поняла свою семью гораздо лучше, чем в то время, когда ее члены окружали меня. Это напоминало рассматривание картины с некоторого расстояния. Все приобретало ясные очертания, и то, о чем я в свое время едва догадывалась, теперь стало понятным.
Я видела матушку — хорошую женщину, готовую сделать все для своих детей и своей страны, нежно любящую своего мужа, но полную решимости не уступать ему ни капли власти. Я видела ее не строгой правительницей, которую я слишком боялась для того, чтобы любить, а мудрой, проницательной матерью, которая постоянно обо мне заботилась. Как она, должно быть, страдала, когда я уехала на свою новую родину! Я была похожа на ребенка, идущего по туго натянутому канату, не сознающему, какая опасность ему грозит, а она, хотя и находилась очень далеко, хорошо все понимала.