Это была первая задержка, но мы все согласились, что она неизбежна.
По мере приближения назначенного срока напряжение становилось почти невыносимым. Как я была благодарна Людовику за хладнокровие, для него, по крайней мере, не составляло никакого труда сохранять на лице безмятежное выражение. Я тоже пыталась это сделать, но не осмеливалась смотреть на Елизавету, опасаясь, что взглядом могу выдать существующие между нами секреты. Конечно, мы ничего не говорили детям.
Девятнадцатое число было совсем рядом. Мы были готовы.
Но стало ясно, что где-то произошла утечка. В статье, появившейся в газете «Друг народа», Марат высказывал подозрения о подготовке заговора.
«Идея заключается в насильственном вывозе короля в Нидерланды, Бельгию или Люксембург под тем предлогом, что его дело — это дело королей Европы. Разве вы глупцы, что не предпринимаете никаких мер для предотвращения бегства королевской семьи? Парижане, безрассудные парижане, я устал вновь и вновь повторять вам: стерегите как следует короля и дофина, держите под замком австриячку, ее деверя и остальных членов семьи. Потеря одного дня может иметь пагубное влияние для нации, может вырыть могилы для трех миллионов французов». Аксель пришел чуть ли не в бешенство.
— Это не может быть случайным совпадением! — заявил он. — Где-то произошла утечка информации.
— Я знаю, это Рошелье! — вскричала я. — Она о чем-то догадывается, хотя я считаю, что точно ей ничего не известно.
— И все же мы должны выехать девятнадцатого, — настаивал Аксель. — Мы больше не можем ждать.
Было восемнадцатое, и мы были готовы бежать на следующий день. Затем ко мне зашла несколько возбужденная мадам де Турзель и, понизив голос, сообщила, что к ней обратилась мадам де Рошелье с просьбой отпустить ее двадцатого числа.
— Я узнала, — добавила мадам де Турзель, — что она хочет навестить больного друга. Гувийон болен, так что ясно, кого она хочет навестить.
— Мы должны отложить наш отъезд до двадцатого, — сказала я, и сразу же послала курьера к Акселю. Он был обеспокоен этой отсрочкой, так как все, кто принимал участие по маршруту нашего движения, заранее получили инструкции; но мы договорились, что Леонар, мой парикмахер, которому я могла доверять, должен отвести мои драгоценности в Брюссель, и в то же время по дороге он встретит кавалерию и передаст записку, объясняющую задержку на один день.
На том и порешили. Леонар уехал с драгоценностями. А мы с нетерпением ожидали двадцатое число.
И вот важный день настал. Солнце ярко сияло, и это казалось хорошим предзнаменованием. Я прошептала Елизавете, что в городе будет мало народа — в такой день все захотят уехать за город. Мадам Рошелье ушла наведать больного приятеля, и день тянулся так медленно, что я думала, он никогда не кончится. Но внешне он казался обычным днем, как мы того и желали.