заботиться о своей семье?
Я пришла к мысли, что если бы мы знали народ, а народ лучше знал нас, то не было бы революции.
Наступил сентябрь. Погода была все еще теплой. Новости о приближении пруссаков и австрийцев достигли Парижа. Толпы вышли на улицы. Они кричали, что скоро мои соотечественники будут в Париже и что они перебьют народ, который так плохо относился к королеве.
Я слышала выкрики: «Антуанетту повесить!»
Временное затишье кончилось. Что будет теперь?
Снова зазвонили колокола.
Мы собрались в одной комнате, вся семья. Больше всего нам хотелось быть вместе в это ужасное время.
— Возможно, — сказал король, — что герцог Брауншвейгский уже достиг Парижа. В этом случае мы можем ожидать, что нас очень скоро освободят.
Если бы это было так! У меня уже больше не осталось надежды, чтобы обманывать себя.
Под нашими окнами появилась толпа. Я слышала крики: «Антуанетту — к окну! Подойди и посмотри, что мы принесли тебе, Антуанетта».
Король подошел к окну и тут же сказал, чтобы я не подходила.
Но он опоздал. Я увидела. Я увидела пику, на которой была голова моей дорогой подруги принцессы де Ламбаль.
В ту же секунду я поняла, что, пока живу, никогда не избавлюсь от этого зрелища. Когда-то красивое лицо застыло в ужасной гримасе, все еще прекрасные волосы вокруг него… и эта страшная, страшная кровь.
Я почувствовала, как сознание покидает меня, и была рада забыться, хотя бы на время.
Чем они могли утешить меня?
— Почему она вернулась? — все спрашивала я. — Разве я не предупреждала ее? Она могла бы жить в безопасности в Англии. Что она кому-то сделала? Она просто любила меня…
Я вспомнила о сотне мелочей из прошлого. Как она приветствовала меня, когда я впервые приехала во Францию… Гораздо теплее, гораздо дружественнее, чем остальные члены семьи. «Она глупа», — говорил Вермон. О, моя самая дорогая и самая глупенькая Ламбаль! Почему ты покинула безопасную страну — чтобы быть со мной, утешать меня, разделять со мной несчастья? И закончить вот так!
Как я ненавидела их, этих ревущих дикарей, стоящих там. Моя ненависть переросла в ярость, это был единственный способ забыть свое горе.
Позднее они принесли мне кольцо — кольцо, которое я недавно подарила ей. Она носила его, когда толпа выволокла ее из тюрьмы, в которую ее заключили, когда нас привезли в Тампль.
Таков был результат того, что назвали сентябрьской резней, когда было дано разрешение убивать любых заключенных, в отношении которых имеются какие-либо подозрения.
Какая прекрасная возможность для толпы, когда люди, подобные Дантону, разрешили убийства! И как много моих друзей пострадало во время этой бойни! Несомненно, это были самые черные дни в истории Франции.