– Прошу вас, выслушайте меня, Мари… Мэри. Я не стану спорить с вами. Хотите, я расскажу вам о вашей матери? Вы ведь хотите узнать о ней побольше, не правда ли?
– Конечно, хочу.
– Так вот, я расскажу вам… Мари-Кристин была самым очаровательным и самым несносным существом на свете. Ее нельзя было назвать красивой, хотя все наверняка будут хором убеждать вас в обратном. Она была похожа на большинство креольских девушек – светлокожая, темноглазая, волосы тоже темные. Что ее выделяло из общей массы, так это темперамент. Она была любопытна, как кошка, ее интересовало абсолютно все: все на свете узнать, испытать, перепробовать. Она была полна энергии и жизнерадостна. Залезет, к примеру, на дерево и упадет. Всех вокруг перепугает насмерть, а сама расхохочется, глядя на наши перекошенные от страха лица.
Для нее не существовало запретов. Даже когда она сознавала, что ее наверняка накажут за какую-нибудь проделку. Взять хотя бы уроки. Бывало, вместо того чтобы учить их, она сидит и играет в куклы. А когда ее за это накажут, спокойно заявит, что так ей и надо, поцелует или обнимет обидчика, и дело с концом. Сколько ни спорь с ней, ни доказывай, все равно сделает по-своему.
Maman безбожно баловала ее. Чего бы Мари-Кристин ни попросила, ее просьба тут же удовлетворялась. И даже папа, хотя он был очень строг с нами, остальными детьми, не выдерживал, уступал Мари-Кристин, осаждавшей его с какой-нибудь очередной затеей.
Идемте со мной, Мэри. Я хочу показать вам кое-что, что принадлежало моему отцу. Прошу вас. Это займет немного времени.
Жюльен провел ее в гостиную. Когда он открыл шторы, перед ее глазами предстал мир, сплошь состоящий из позолоты, хрусталя и дорогой парчи. Мэри раскрыла рот при виде всего этого.
– Таков был мир, который мой отец считал своим: дореволюционная Франция. Он привез это с собой, когда ему удалось бежать от разъяренной толпы. Из всей семьи уцелел он один – остальных отправили на гильотину.
Он поехал в Новый Орлеан, потому что тогда это был французский город. И устроил в своей комнате маленький Версаль, в котором правил, словно Людовик XIV, король-солнце. Его слово было законом и обжалованию не подлежало. То есть так было для всех, кроме Мари-Кристин.
Как сейчас вижу ее на цыпочках входящей в эту дверь. Отец всегда сидел в этом большом кресле, а она подкрадывалась к нему сзади и закрывала ему глаза руками, требуя, чтобы он угадал, кто это.
Отец был степенным пожилым человеком. Он всегда ходил в панталонах и длинных сюртуках, волосы его были белы, словно он их припудривал. Ему было уже за шестьдесят, когда родилась Мари-Кристин. Однако ей удавалось разыграть его. «Я мадам де Помпадур, – прохихикает она ему, – ваша фаворитка».