– У тебя, в отличие от большинства, есть шанс. Если постараешься, тебе удастся и весь ваш ансамбль в нормальную жизнь вытащить. Поэтому мой предмет для тебя – главный. Научишься, как правильно с людьми обходиться, никто в тебе никаких отклонений и не заподозрит. Слушай и запоминай.
Он так и делал – слушал и запоминал. А потом так и говорить стал, как его преподавательница «этикета» учила. Все думали – это у него стиль такой, специальный. Остальные-то из ансамбля – они на людях вообще больше молчали. Он им так велел. Они слушались – да им и самим так проще было. А он мог сказать залу:
– Сейчас я осмелюсь попросить вас о любезности – давайте одну минуту послушаем тишину. И в эту минуту, пожалуйста, если это для вас не очень затруднительно, посмотрите на того, кто сидит рядом с вами. Ничего не говорите, просто посмотрите. Пожалуйста.
И в зале, полном сумасшедших тинейджеров, минуту стояла гробовая тишина, и все смотрели друг на друга, а потом снова звучала эта странная, шизофрениковская музыка из-за холма, и девчонка пела, обращаясь к звезде, и в головах что-то происходило, и на каждый их концерт приходило все больше и больше народу, и теперь уже речь не шла о благотворительности и многим хотелось их «окучить», но они же все-таки были с отклонениями, и для них все устраивала все та же немолодая тетка, которая взяла их с самого начала, со времен спонсорского концерта и мягкой мебели. По первой специальности она была педагог-дефектолог, и хотя много лет проработала где-то в роно и профсоюзах, и называла себя «культмассовый организатор», но все-таки, видать, образование помогало ей их понимать, и она даже специально окончила какие-то менеджерские курсы, а всем остальным мальчик-руководитель вежливо говорил:
– Пожалуйста, выйдите отсюда, – и они выходили, потому что «что с идиотом разговаривать!», да и в глазах у него полоскалось что-то такое…
А потом им все стали говорить, что надо выпустить диск и сделать клип, потому что у современного шоу-бизнеса свои законы, и только так можно выйти на большую дорогу, и мальчик-руководитель растерялся, пошел в психиатрическую больницу к ихнему гуру и спросил того, что им теперь делать и нужно ли им вообще на большую дорогу, или можно остаться на маленькой. Гуру попросил принести побольше «беломору» и взял на раздумья два дня. Через два дня они пришли к нему всем ансамблем плюс тетка-организатор, но всех не пустили, сказали: по одному! – и они все стали нервничать и волноваться, а гуру-шизофреник за железной дверью кричал, что это нарушение прав человека, и он будет жаловаться в Совет Европы, а тетка шепнула лечащему врачу, что ребятишки-то из специфического интерната, и все друг с другом в эмпатической связи, и есть ли тут лишняя палата, если у них у всех разом начнется обострение…Тогда гуру выдали ватник и шерстяную шапочку и выпустили в больничный садик на скамеечку, и там у них состоялся совет, на котором гуру однозначно заявил, что на большую дорогу выходить можно, но клип должен делать человек, которому он, гуру, доверяет. Этим человеком оказался гурин друг детства, талантливый музыкант, с которым они когда-то вместе лежали в психушке, и он тоже слышал голоса и все такое, но потом ему в голову пришла гениальная идея – он решил стать пьяницей, чтобы алкогольные зеленые чертики сцепились с шизофреническими голосами, занялись друг другом, и все вместе оставили его в покое. Тогда идея показалась приятелям безупречной, но будущего гуру подвела физиология – его организм категорически не принимал алкоголь. Приятель, однако, достиг недюжинных успехов и даже успел поучиться в консерватории и на историческом факультете университета, а после окончательно спился и сейчас работал ночным сторожем на каком-то никому не нужном складе.